Юрий Шпаков - Это было в Атлантиде [Приключенческая повесть]

Как трудно дышать! Павлик зажал зубами ворот рубахи, но дым проникал в горло, раздирал его острыми когтями. Перед глазами качалась мутно-багровая пелена, и мальчик уже не понимал, где огонь — впереди, сзади или со всех концов.

Павлик почти терял сознание, когда коленом ударился об острый угол шкатулки. Как в бреду, стянул тлеющую рубашку, завернул в нее шкатулку и, шатаясь, словно слепой, пошел вперед. Вокруг торжествующе гудело пламя, а он все шел и шел вперед, спотыкался, падал и опять поднимался, но ни на секунду не выпускал из рук найденную с трудом шкатулку.

Пожар охватил сравнительно небольшой участок. Ветер не дал ему распространиться в глубь леса, и огонь был оттеснен к песочным прогалинам вблизи городища. А вскоре хлынул проливной дождь. Пламя пометалось, как рассерженный зверь, и стало утихать.

Когда Сергей Иванович и остальные участники экспедиции прибежали к месту происшествия, там лишь дымились обугленные стволы и на земле шипели угли. А под высокой сосной лежал вниз лицом Павлик. На обнаженной спине запеклись багровые полосы ожогов. Мальчик был без сознания, но руки крепко сжимали шкатулку…

Когда Павлика укладывали на носилки, сделанные на скорую руку, из-за обуглившихся стволов показались понурые Гущин и Остапчук. Семен сунулся было поближе к носилкам, но Николай зло дернул его за рукав. Он-то хорошо понимал, что из-за него пострадал мальчишка.

Павлика доставили в районную больницу. Главный врач, пожилой, опытный хирург, только скорбно покачал головой, осматривая пострадавшего.

— Ожог третьей степени, — коротко обронил он.

К вечеру мальчику стало еще хуже. Мать Павлика безмолвно сидела у крыльца больницы и такими глазами смотрела на проходивших мимо врачей и медсестер, что они невольно отворачивались, чувствуя себя виноватыми.

— Положение серьезное, — сказал главный врач. — Могла бы помочь сыворотка крови человека, перенесшего тяжелый ожог. У мальчика четвертая группа крови, поэтому для переливания годится кровь любой группы. Ho сейчас нет сыворотки… Придется принимать экстренные меры…

По всему району зазвенели тревожные голоса динамиков и репродукторов:

— Слушайте! Слушайте все! Товарищи! Спасая документ чрезвычайной для науки важности, во время лесного пожара пострадал школьник из села Петровки Павел Голубев. Его жизнь находится в опасности…

Люди бросали работу, настороженно вслушивались в слова сообщения. Останавливались повозки, машины. В каждой деревне, в каждом доме судьба Павла Голубева вызывала самое живое участие, самое глубокое беспокойство.

— Слушайте все! — продолжал взволнованный голос диктора. — Для оказания помощи Павлу Голубеву необходима сыворотка крови человека, который перенес тяжелый ожог. Районная больница просит таких людей откликнуться — их кровь может помочь пострадавшему…

Первыми у дверей больницы появились школьники. Были среди них и ребята из Петровки во главе с Мухой. Семь километров до райцентра они пробежали наперегонки. Каждый шел в надежде, что сумеет помочь, и поэтому вскоре начался громкий спор.

— Я первым пришел! — горячился худенький, быстроглазый мальчик. — И потом я сильней всех обжигался. — И он с гордостью показывал розовый шрам на руке.

— Подумаешь! — с уничтожающим спокойствием возражал Муха. — Я, может, больше всех прав имею. А обжигался я раз сто, и то не хвастаюсь.

— А следы где? Покажи.

— Тише, бесстыдники! — вышла на крыльцо сестра. — Здесь больные, а вы такой базар устроили.

— Нам доктор нужен, — солидно сказал Муха. — Мы по объявлению пришли.

Сестра вздохнула:

— Милые вы мои! Ничего у вас не получится. Тут взрослого человека надо, а не таких клопов…

— А мы не маленькие! И все мы сильно обжигались.

— Нет, ребята! И доктор вам то же самое скажет.

— А Павлик как себя чувствует? — тихо спросил Муха. — Ему не лучше?

Сестра сразу заторопилась:

— Не знаю, не знаю. Не видела еще его сегодня. Пойду, пожалуй, некогда тут с ваши тары-бары разводить. Да не шумите под окнами!

— Наверное, плохо ему, — вздохнул Муха.

— А что он за бумаги нашел? Кто знает?

— Прочитают! Сейчас такие машины есть — все делают! И в шахматы играют, и стихи пишут, и с разных языков переводят. Для них эту бумажку прочитать — пустяк.

На этом разговор оборвался. На крыльцо вышел врач и строго велел всем идти домой. Его побаивались и поэтому спорить никто не стал.

Когда уже стемнело, в кабинет главного врача зашел хмурый, смуглолицый человек.

— Вот, — сказал он и поднял к подбородку свою рубаху. На груди, животе и спине у него были белые морщинистые шрамы, следы тяжелого ожога.

— Подходит для вас? — повернулся он к врачу. — Бочка с бензином взорвалась. Чуть тогда в ящик не сыграл…

— Спасибо, товарищ! — горячо сказал хирург. — Вы пришли очень вовремя…

— Чего туг говорить, — опустил посетитель голову. — Я тут виноват во всем. Гущин я, Гущин Николай…

Но врач не слушал его. Он побежал готовиться к взятию крови.

… И смерть отступила.

Через несколько дней самочувствие Павлика улучшилось, а еще немного времени спустя дела его пошли на поправку. К нему стали пускать посетителей.

Одним из первых пришел Муха. Глотая от волнения слова, он рассказывал новости. Сергей Иванович улетел в Москву и взял с собой документ, найденный Павликом. Это, наверное, какая-то старинная рукопись, ученые обязательно ее прочитают. Цилиндр все еще не нашли, хотя с помощью привезенного прибора удалось обнаружить место, где он провалился. Теперь и сам Муха узнал эту полянку — просто удивительно, как это он раньше не смог ее найти. Доставать цилиндр будут, наверное, позднее, осенью, когда болото подмерзнет.

От Игоря пришло письмо, только оно осталось дома. Оказывается, Игорь узнал про то, что Павлик обжегся, и предлагает для пересадки свою кожу.

— А он все-таки неплохой парень, — задумчиво сказал Муха. — Пожил бы еще с нами — и тогда совсем был бы хоть куда! Ты ответь ему, смотри. Я тоже напишу.

Заходил и Гущин. Он проронил несколько невнятных слов, посидел у кровати и тихо ушел, оставив на тумбочке два румяных яблока. Павлик знал, что этот неразговорчивый человек помог спасти его жизнь.

В школе давно начались занятия. За окнами кружились желтые листья, сильно похолодало.

… Однажды днем в палату вошел Сергей Иванович. На нем неуклюже топорщился белый халат, и он долго протирал руками очки, не снимая их.

— Приехали! — охнул Павлик. — Вот здорово!

— Лежи, лежи, богатырь, — счастливо засмеялся Сергей Иванович. — Ишь, опять каким молодцом стал! Живем, значит?