Валерий Сафонов - Военные приключения. Выпуск 7

После убийства Миндовга, когда, собрав полки, сын ею Воишелг пришел мстить в Литву, то оттуда бежали многие. Летописи сообщают, что еще в 1265 году триста семей литовских нашли убежище во Пскове, ибо в эго же время в Новгороде нашел спасение сын Тевтивила, спасаясь от рук убийц Миндовга, и новгородцы не захотели вследствие этого принимать литовцев у себя, многие из которых, как они считали, запятнались в подлом убийстве.

Разобраться в этих кровавых переплетениях весьма непросто, ибо многие поступки попросту непостижимы, если подходить к их объяснению с помощью привычных логических мотивировок.

Вот тому еще один пример: казалось, недавно брат Невского, Ярослав, с позором бежал из Новгорода, когда туда возвратился Александр. Вскоре после этого князем в Новгороде стал Димитрий Александрович, другой сын Невского. Но не успел Невский окончить свои дли, в 1263 году, как новгородцы (тот гнусный посадник Михалко к тому времени был уже убит «меньшими людьми», не ладившими с Александром), прогоняют князя Димитрия Александровича и снопа зовут Ярослава. Какое здесь найдешь оправдание? Чем все объяснить?.. Важную роль играли в таких неожиданных перемещениях пристрастия кланов, интересы посадников, разумное в справедливое направление самого князя и т.д. Безусловно, немалую роль в воцарении Довмонта на псковском престоле сыграло и то, что в том же 1265 году умер прежний князь псковский, сын Ярослава Святослав, и Псков как бы оказался без твердой руки, без зашиты. Важно и то, что Довмонт пришел в Псков не один, а со своей боевой дружиной и всем родом своим. Важно и то, что он принял христианское крещение из рук псковичей, новое имя Тимофей, и все это не могло не расположить народ к будущему князю своему. Немалую роль сыграла и слава о литовских князьях как об отважных и храбрых воинах. А псковичам уже надоело обороняться, надоело постоянно нести урон от лифляндцев, от поляков и шведов.

Все это и перетянуло чату весов в сторону избрания на псковский престол литовского князя Довмонта, нареченного Тимофеем.

Не успели отзвонить в колокола в честь нового князя псковского Довмонта–Тимофея, как в Новгород с полками уже пришел Ярослав, идти против новоявленного литвина. Ярослава оскорбило, что псковичи посадили на престол чужого, иноземца, ведь до того княжил тут его сын, Святослав, а значит, они должны были испросить разрешении на престол у него, Ярослава. Однако здесь снова новгородцы проявили себя как мужи мудрые, воспротивившись этой безумной затее. «Прежде переведайся с нами, а йотом ужо поезжай во Псков», — заявили они Ярославу, и последний не дерзнул пойти против мнения народного, остепенился, затих, хотя к Довмонту любви до кончины своей не питал.

И прежде чем перейти к рассказу о подвигах и добрых деяниях славного Довмонта на псковском престоле, познакомимся немного с самим городом, его общественной жизнью.

Поначалу Псков, как стольный город Труворов, был независим от Новгорода. Лишь по смерти Трувора главный город изборских кривичей подчинился брату его, Рюрику, занимавшему свой стол в Новгороде, который и стал как бы главным во всей стране, признавший своим князем Рюрика. И стали звать Псков младшим братом великого Новгорода. Надо сказать, что постепенно эта зависимость ослабевала, и неопределенность отношений «старших» и «младших» городов ощущалась постоянно. И к тому времени, о котором ведется рассказ, Псков не очень–то чувствовал себя в «младших», и сам, как видим, назначал себе князей.

Как и в Новгороде, во Пскове все дела решались па Вече, Сходился народ под звон колоколов на площадь, собиралось народное собрание, и наместник вместе с посадниками докладывал Вече, что произошло и как теперь быть, что делать. От самых малых вопросов — рассмотрения жалоб и доносов псковичей — до самых главных — быть или не быть войне, править нынешнему князю или не править — все решалось на Вече, всем народом. И трудно было скрыть правду, навести ложь, коли тысячи глаз и ушей ловят каждое слово посадника и князя, видят все их дела и поступки. Здесь же назначались посадники, тысяцкие, здесь их наказывали при всем собрании — вплоть до смерти и разграбления домов — здесь же меняли Закон, коли он устаревал или больше не подходил для жителей.

Естественно, что такие собрания длились подолгу, вел их, как правило, князь или его наместник, и если не хватало одного дня, то переносили собрание на второй.

Основные беды и раздоры терпел Псков от лифляндцев, они чаще всего нападали на крепость, и, может быть, поэтому псковичи взяли в князья инородца, который хорошо знал нрав меченосцев, их слабые места и мог противостоять им.

Едва вступив на престол, Довмонт сразу же, взяв 270 избранных ратников, пошел на Литву. Летописцы не объясняют нам причину этого столь спешного похода Довмонта, да еще в свои пределы. Остается лишь догадываться, что великий князь литовский Гердень, на кого ходил Довмонт, был в числе его кровных обидчиков. Самого князя и его приближенных он дома не застал. Жена Герденя приходилась Довмонту родной теткой. Пленив ее и детей, порушив дома, захватив в плен немало других литовцев, Довмонт двинулся обратно.

Переправившись через Двину, он приказал разбить шатры. Оставив при себе всего девяносто ратников, а остальных отпустив с поклоном во Псков, Довмонт стал дожидаться погони. Собственно и полон он захватил, чтоб сразиться с Герденем и литовцами. То ли хотел расквитаться за старые обиды. Ни одна летопись своих объяснений не дает, кроме того, что Гердень–князь был одним из захудалых и ранее о нем мало кто слышал.

Погоня не замедлила прибыть. Только, видно, не рассчитывал Довмонт, что Гердень соберет столь великое число ратников. Семьсот человек пришло из Литвы (по другим летописям, даже 800), готовых растерзать девяносто ратников–псковичей. Приуныл, не ожидая увидеть такой грозный отряд, Довмонт. Поблагодарив дозорных, литовцев Давида и Луву, он уже хотел отпустить их во Псков, ибо трудно было устоять с девяноста ратниками против такой силищи. Но не захотели бросать своего князя дозорные. «Не уйдем отсюда, хотим умереть со славой и кровь свою пролить с мужами–псковичами за святую Троицу и за все церкви святые. А ты, господин и князь, выступай быстрее с мужиками–псковичами против поганых литовцев».

Растрогали эти слова дозорных Довмонта, собрал он всех и сказал тогда ратникам своим: «Братья мужи–псковичи! Кто стар, тот отец, а кто молод, тот брат! Слышал я о мужестве вашем во всех сторонах; теперь перед нами, братья, живот и смерть: братья мужи–псковичи! Потянем за святую Троицу и за свое отечество!»

Эти слова, запавшие в память каждого псковича из той легендарной дружины, потом были записаны летописцем, и стали они на долгое время клятвой ратного русского люда во Пскове, если выпадала на его долю тяжелая битва с ворогом. И, как пишет летописец: «И ехав князь Домон с мужи псковичи, Божьей силою и св. Леонтия одним девяносто семь сот победи».