Норман Льюис - Вулканы над нами

Пробираясь через толпу, к нам подошел капорале и почтительно склонился, как хорошо вышколенный официант.

— El hombre enfermo [16] Этот человек болен (исп.) . — сказал доктор.

— Si, muу enfermo [17] Да, очень болен (исп.) . , — с готовностью согласился капорале.

Он взял чилама за руку и повел прочь. Доктор Шоу глядел им вслед, качая головой.

— Бесспорный случай кататонии. Его нужно немедленно положить в больницу.

— Вам не кажется, что у них у всех кататония? — спросил я.

— В этом есть доля истины. Я еще не встречал индейца, который имел бы довольный вид, но я впервые вижу, чтобы все они, не отрываясь, глядели себе под ноги.

В небо взлетела ракета и с громким треском лопнула у нас над головой, оставив полосу дыма, похожую на лассо; индейцы, шаркая ногами, продолжали вертеться в своем бессмысленном танце; внезапно пробудившиеся громкоговорители подняли такой рев, что несколько черных бабочек, величиной с летучую мышь, слетели с дерева и запорхали по парку.

«А сейчас, — ревел гигантский электрический голос, — мы советуем тем из вас, кто не хочет пропустить красочный праздник цветов, направить свой путь на пласа, — иными словами, на площадь, где он вот-вот начнется»..

Я был уже сыт по горло, но Грета искусно притворялась, что не замечает знаков, которые я ей делал. Нам еще предстояло решить несколько очень важных вопросов, и я не хотел откладывать разговор ради прогулки с нашим американским другом.

— А, мистер Вильямс! Доктор Шоу! Я ищу вас все утро. — Перед нами возникла иностранная корреспондентка, вся в грациозном порыве, как готовый к прыжку гепард. — Добрый день, мисс Герцен, я уверена, вы так же наслаждаетесь, как и я.

Грета признала, что она наслаждается, и мисс Рэнкен наградила ее улыбкой.

— Я всегда боюсь прослыть слишком восторженной. Но все вокруг так интересно! Доктор Шоу, я твердо решила не отставать от вас ни на шаг. Я хочу заснять праздник цветов, а вы ведь знаете, какой я бесталанный фотограф.

— Я буду счастлив, мисс Рэнкен.

— Говорят, что индейцы в роскошных церемониальных костюмах будут украшать нас цветочными гирляндами. Это напоминает Гавайские острова.

Доктор сделался задумчивым.

— Если так, нужно перезарядить аппарат цветной пленкой. Вы с нами, друзья?

— К сожалению, нам пора уходить, — сказал я, неприметно толкнув Грету.

Глаза доктора выразили печаль.

— Что ж, в таком случае… Постойте… Вот это объект!

Он еще не кончил говорить, как я заметил какое-то движение вокруг: все чиламы подняли головы и глядели в одну точку. Прямо к нам шел Мигель, интенденте. Он согнулся под тяжестью ящика, который тащил на. плече: сомнения не оставалось — это был тот самый знаменитый ящик. Мигель спотыкался на ходу, словно клоун, изображающий пьяного на цирковой арене. Пробежав несколько шагов, он замирал, не распрямляя спины и качаясь из стороны в сторону; затем делал несколько поспешных шагов вбок, чтобы сохранить равновесие, и снова бросался вперед. Лицо его было искажено усталостью и залито потом.

Я стоял, не сводя глаз с Мигеля. Несколько минут я пытался понять, что же происходит, и вдруг с ужасной отчетливостью осознал, что случилось нечто, не имеющее никакого отношения к туристскому празднику. Мигель был по ту сторону этих декораций и лицедейства, бессмысленного шутовства танцоров и тупого столбняка чиламов. И пьян он был тоже не как обычно. Это было священное опьянение, нужное ему — единственному оставшемуся на воле знатному чиламу, которому дозволено взять в руки ящик, — чтобы соблюсти новогодний обычай своего народа. Что толкнуло его к действию? Был ли то внезапный взрыв протеста?

Или же падение и продажность Мигеля были только маской слабого и обиженного, надетой в защиту от неслыханной продажности захватчиков, огражденной законом и судами?

Послышался голос доктора Шоу:

— Одну минутку, я его сейчас сфотографирую.

Мне следовало бы растолковать ему, что то, что здесь творится, совсем не материал для туристских снимков, что к происходящему надо отнестись с почтением, с осторожностью. Но доктора Шоу уже не было. Он бежал навстречу Мигелю, шляпа в одной руке, аппарат в другой, галстук развевался на ветру. Веселый голос в громкоговорителе вдруг смолк, и мы услышали загадочный жужжащий звук; это были чиламы; казалось, все они одновременно втягивали воздух сквозь стиснутые зубы.

Доктор Шоу подбежал к Мигелю, опустился на одно колено, словно отдавая ему дань уважения, и нацелился своим аппаратом. Мигель остановился, описал полукруг на месте, силясь сохранить равновесие, — черный ящик закачался у него на плечах; мне показалось, еще секунда, и он рухнет наземь, — затем выпрямился и зашагал вперед. Чиламы застыли, потом разом пришли в движение. Они направлялись к Мигелю, глядя прямо перед собой, как слепцы. От волнения у меня пересохло во рту.

Доктор вернулся огорченный.

— По-моему, он был недоволен, что я его фотографирую. С туземцами это случается. Он просто плюнул на меня.

— Все они чем-то ужасно взволнованы, вы не находите? — сказала мисс Рэнкен.

Чиламы все теснее обступали спотыкавшегося человека с ящиком; они шли к нему не порознь — каждый сам по себе, — их шествие скорее напоминало сокращение единой исполинской мышцы. Некоторые из туристов, любопытствуя, старались пробраться сквозь тесную толпу. Они появлялись то там, то здесь, возвышаясь над морем индейских шляп, как карнавальные фигуры, которых несут на шестах. С того места, где мы стояли, Мигеля больше не было видно, но по небольшим людским водоворотам, возникавшим в толпе, можно было уловить его путь. Чиламы начали что-то говорить ровным голосом с обыденными интонациями, словно толковали между собой, но много громче. Я понял, что они молятся Золтаке.

— Я должна пойти и выяснить, что происходит, — сказала мисс Рэнкен. — Вы идете, доктор?

— К вашим услугам, сударыня, — отвечал доктор Шоу. — До скорой встречи, друзья.

Они ушли, прежде чем мы успели ответить.

— Пожалуй, надо взять кеб, — сказал я Грете.

— А может, пойдем пешком, поглядим, что там такое. Если есть, конечно, на что глядеть.

По-моему, что-то случилось.

— Это меня и тревожит.

— Тревожит? Разве тебе не хочется поглядеть на них?

— Не очень.

— Ну как хочешь. Тогда возьмем кеб.

— Нет, лучше пойдем пешком.

Мы зашагали вслед за толпой, длившей по главной аллее парка; толпа опередила нас ярдов на сто. Гвадалупский парк Аламеда вместе с главной улицей города (называющейся в этой части, где она встречается с парком, Авенида Пресиденте Барриос) образует огромную зеленую букву «Т». Парк тянется примерно на четверть мили. Мы прошли чуть больше половины пути; чтобы попасть в отель, нам нужно было пройти аллею до конца и свернуть на Авенида. Пока мы шли, я старался взвесить обстановку. Наверно, так чувствует себя человек, оказавшийся на улице за минуту до начала восстания, в момент последнего страшного затишья.