Иштван Декан - Пути-дороги

Когда пехота окончательно оборудовала свои позиции, протянувшиеся вдоль опушки леса, офицеры наперебой стали строить планы «один лучше другого» на разведку лежавшей перед нами местности. И главное место в этих планах всегда отводилось нам, саперам.

Ставились, например, такие задачи: определение границ минных полей и других заграждений или проделывание проходов в них для наших разведчиков. Если же мы наталкивались на противника, то должны были минировать местность, прикрывать свою пехоту, давая ей возможность окопаться и занять оборону.

Результаты вылазок наших разведчиков не замедлили сказаться: то из одного, то из другого места не возвращались назад целые отделения и даже взводы.

Посланные для их розыска группы находили отпечатки чужих сапог, иногда окурки длинных русских папирос. Все это они приносили в штаб, чтобы доказать, что побывали на месте нахождения венгерских разведчиков, которых русские попросту уничтожили или захватили в плен.

Эти действия советских солдат против венгерских частей проводились в разведывательных целях, а захваченные венгерские солдаты становились «языками», которые давали соответствующую информацию о нашей обороне и ее оснащении. И пока продолжалась такая разведка, советские войска серьезных боевых операций не проводили.

В начале августа боевые действия заметно оживились. До сих пор самым страшным оружием для нас была советская артиллерия с ее поразительной точностью, а здесь, на берегу Дона, мы познакомились с еще более мощным орудием войны — с «катюшей». Вот уже несколько недель мы систематически вели инженерные работы перед передним краем. Временами устанавливали мины, временами под покровом ночи оборудовали выдвинутые вперед пулеметные гнезда. И на рассвете, смертельно уставшие, возвращались в свое расположение, находившееся непосредственно за передовой, в лесу.

По-прежнему было жарко, дожди выпадали редко, и поэтому погода не причиняла нам неприятностей. Снабжали нас в ту пору довольно регулярно: голодать не приходилось. Днем мы отдыхали, набираясь сил, а ночью работали. Это были бесконечно долгие тоскливые дни, когда всем было не до сна; все чаще возникали разговоры о возвращении домой, о возможной замене. Перед отправкой из Венгрии офицеры уверяли нас, что мы едем не на фронт, а на оккупированную территорию для несения комендантской службы. Но все их обещания оказались пустой болтовней, потому что мы сразу же попали прямо на передовую. Теперь они кормят нас новыми обещаниями, будто через три месяца фронтовые части будут заменены и возвращены на родину, а на их место прибудут новые. По нашим расчетам, эти три месяца кончались в конце июля. Чем ближе подходил этот срок, тем чаще солдаты говорили о возвращении домой, но говорили об этом только мы, солдаты, а офицеры даже не вспоминали. Правда, среди наших офицеров многие действительно уехали домой. Одни по болезни, другие — из-за «контузии», в общем — в зависимости от того, у кого какое знакомство было в санчасти.

Плохие вести шли к нам и из тыла. Всюду говорили о том, что партизаны нападают на гитлеровские транспорты, подрывают и пускают под откос железнодорожные воинские эшелоны, что по ночам не рекомендуется появляться на дорогах мелкими подразделениями.

Однажды к нам пришел старшина нашей роты, мы забрались с ним в палатку и разговорились. Старшина вытащил из полевой сумки бутылку абрикосовой палинки и угостил всех нас. Хотя понемногу, но досталось каждому: ведь во взводе осталась только половина личного состава. Старшина сказал, что принес то, что нам полагалось получать как паек, вернее говоря, только его часть, а что же касается посылок, которые приходили из Венгрии от населения и отдельных общественных организаций, то они хотя и предназначались солдатам, но попадали, как правило, штабным офицерам.

Когда мы намекнули старшине о замене, он только махнул рукой:

— Ничего из этого не выйдет, не надейтесь и не ждите!

— Нам бы только с фронта в тыл попасть, немного передохнуть, и то хорошо, — сказал кто-то из нас, на что старшина горестно заметил:

— Что вам делать в тылу? Воевать против женщин и детей? Это дело не для саперов! В лесу, конечно, есть партизаны, которые нет-нет да и совершают смелые вылазки. Но они беспокоят в основном гитлеровцев. На венгров же до сих пор они почти не нападали, щадят нас. Среди немцев находятся умники, которые в ответ на это организуют «боевые походы» против сельского населения, женщин, детей и стариков, потому что не смеют напасть на партизан. В июле в районе населенных пунктов Тим и Старый Оскол и прилегающих деревень немцы выловили нескольких советских солдат и объявили их партизанами, а за это расстреляли более двухсот мирных жителей, среди которых были и женщины. Это, по-вашему, война? Нет, это не война! Так что лучше делайте проволочные заграждения!

Приятно было поговорить со старшиной, но настроение у нас от этого не улучшилось. Большинство солдат нашего взвода были крестьянами из Задунайского края, и тоска по родине у них была настолько сильной, что они ходили мрачнее тучи. Командование заметило упадническое настроение солдат и попыталось поднять у них боевой дух. Нам роздали иконы, молитвенники, стали чаще устраивать полевые богослужения, во время которых священники предсказывали нам скорую победу. Но все было напрасным.

Рассвет в первые дни августа обычно начинался концертом советских «катюш». Сначала откуда-то издалека доносился особый, нельзя сказать чтобы неприятный, звук, в воздухе слышалось какое-то странное шипение, затем звук усиливался, нарастал, и, как град, с неба сыпались реактивные снаряды. Страшно было то, что волны взрывов следовали почти беспрерывно одна за другой, и невозможно было понять, откуда прилетит и где взорвется снаряд, куда можно от него спрятаться. Вскоре мы заметили, что взрывы повторяются через какие-то промежутки времени и что в одно и то же место снаряды никогда не падают. Поэтому, если не было лучшего места, мы старались упасть в воронку от предыдущего взрыва… Почти каждое утро последнюю сотню метров с нейтральной полосы к лесу мы бежали бегом. В лесу среди деревьев мы чувствовали себя в некоторой безопасности. Боевой дух солдат был необычайно низким. Все чаще и чаще многие из них доставали молитвенники и под грохот разрывов, прижавшись к дереву, дрожащими губами громко читали молитвы.

Советские войска заботились и о нашей вечерней программе: все чаще они бомбили наши тылы. Как только темнело, в небе появлялись один-два самолета, которые, пролетая вдоль всей линии фронта, развешивали осветительные ракеты. Вслед за ними следовали бомбардировщики и штурмовики, засыпая бомбами освещенную местность. Бомбежка в лесу была еще более страшной, чем в деревне. Эхо усиливало грохот разрывов. С треском и шумом на землю валились огромные деревья, часто загорались прошлогодние листья, и все это усиливало эффект действия бомбардировки.