Евгений Рысс - Слепой гость. Повесть

- Вы - дурак, Мертруп. Вас нужно отдать под суд.

Мертруп усмехнулся. Он ждал такого начала.

- Вы все-таки заварили эту кашу. Неужели вы не могли прийти к самостоятельному выводу, что некоторые измерения во внешних обстоятельствах неизбежно должны были изменить и наш план?

(«Некоторыми изменениями во внешних обстоятельствах» он называл ту маленькую подробность, что вместо обещанных им «нищеты и развала» мы к этому времени подошли к изобилию.)

- На кой дьявол, - продолжал он, - вы выпустили все-таки этого болвана с рыжей бородой? Над пей хохочут во всех чайханах, я своими ушами слышал. Понимаете ли вы, что вся эта затея сейчас просто бессмысленна?

Мертруп охотно согласился:

- Да, бессмысленна.

- Так почему вы не убрали людей?-возмутился полковник. - Неужели вы сами не могли сообразить, что самое главное сейчас - это сохранить живую силу, переставить людей на другую работу: на транспорт, на фабрики, на продовольственные базы.

- Ступайте сами к ним!-крикнул Мертруп.- Попробуйте, скажите им, что вы заставили их зря, да, зря проторчать здесь четыре года калеками и эпилептиками! Объясните им, что вы немножко не договорились с историей. Вы полагали, что она пойдет так, а она взяла да и пошла эдак. Только, когда будете все это объяснять, держите маузер наготове. Я не поручусь за них.

- Судя по их офицеру, - угрюмо ответил Шварке, - ручаться за них, в самом деле, нельзя.

Он стал ругаться, что потерял столько времени на границе. Перейди он границу тремя неделями раньше, он не допустил бы такой глупости - начинать заведомо обреченное дело. Понадобилось все его искусство, весь его тридцатилетний опыт, чтобы на пятый раз перейти эти проклятые два километра по горам, поросшим лесом.

Вот этого-то Мертруп и ждал. Все, что ему удалось узнать от Фейсалова о наших планах, он тут и выложил.

- Вы перешли границу! - издевался он. - Представляю, как вы переходили ее со всеми вашими уловками и фокусами. Вас пропустили через границу, полковник! Собак держали за ошейники, пока вы там ползли на брюхе.

Шварке поднял брови.

- Вы хотите сказать, что за мной…

- Слежка, - отрезал Мертруп. - Вам дали погулять, чтобы на вас, как на живца, выловить нас всех поштучно. Это вам не приходило в голову?

Надо отдать справедливость господину полковнику, его подчиненному так и не пришлось увидеть его растерянной физиономии. Он только нахмурился еще больше, спросил, от кого эти сведения и верны ли они, и отвернулся к окошку. Он долго думал, потом, спросил:

- Когда начнутся чудеса?

- Завтра, - ответил Мертруп весело, - в присутствии всех властей и многих сотен благодушно настроенных зрителей. Впрочем, сотни полторы истеричек да десятка три отпетых бандитов я вам могу обещать. Эти-то будут ваши,

Шварке кивнул головой.

- Хорошо, полутора сотен достаточно.

- Чтобы поднять страну?

- Бросьте неумные шутки, - ответил он. - Достаточно, говорю я, чтобы спасти вас и меня от расстрела. О большем теперь не станем думать.

Да, о большем им нечего было и думать. Однако наш гость умел изворачиваться. Он правильно рассудил, что если они обнаружат нервность, попросту попытаются улизнуть, то мы тоже не будем мешкать. Все дороги, и вокзалы близ вашего города были взяты нами под наблюдение, и, хотя Фейсалов не мог им дать таких подробных сведений, они могли это предполагать. Значит, им следовало продолжать начатое, зная, что мы только того и хотим, чтобы накрыть их всех разом. То, что район событий уже оцеплен войсками, им было известно. И все-таки начатое следовало продолжать. У них ведь оставался единственный туз-козырь в этой игре, о котором мы даже не догадывались,- чудо, чудесные исцеления. Суматоха, поднятая чудесами, давала им кое-какую надежду на благополучный исход.

Итак, события шли своим чередом. Жулик и изувер, ваш мулла торжественно вернул зрение слепому корзинщику, и он, раскаявшийся безбожник, умиленно смотрел на облака, на птиц, пролетавших у него над головой, и плакал. Бетке, которому имам подарил речь, бормотал нечто несуразное. Хладнокровный негодяй, он итрал человека, ошеломленного своим счастьем, и при этом бормотал под нос немецкие ругательства.

А затем, чтобы все-таки попытаться расшевелить толпу, полковник спровоцировал выстрел. Умен был человек, очень умен, а многих нехитрых вещей просто не понимал. Выстрел только вправил мозги тем, кто растерялся в первую минуту после чуда.

А затем, затем капитан Мертруп и унтер Бетке лежали на горе в развалинах и, раздвинув кусты ежевики, смотрели вниз и видели, что как ни верти, все равно дело дрянь. Толпа редела. Одни, пораженные страхом, спешили покинуть кладбище, на котором мулла раскинул свой балаган, другие, озлобленные выстрелом, молча стояли в сторонке, и по их лицам нетрудно было сообразить, что еще раз стрелять вряд ли кому будет охота.

Мертруп понимал наши расчеты. Он знал, что здесь, в присутствии многолюдной толпы, мы повременим их трогать. Да, если бы этих «бедных»., «исцеленных» от своих увечий людей внезапно окружили вооруженные красноармейцы, то кое в чьих глазах они стали бы мучениками, Пускай одна сотня темных людей подумала бы так, нам дорог был каждый наш человек, и они это знали. Но если верующие разойдутся, тогда другое дело. Тогда мы возьмем их, не теряя ни минуты, и в этом они были уверены так же, как мы.

А толпа редела. Лежа на горе 8 развалинах и глядя вниз, Мертруп и Бетке могли убедиться собственными глазами, какой пустышкой оказалась эта хитрая, громоздкая затея.

Бетке это выразил так:

- Боюсь, что мне вернули язык только для того, чтобы я не молчал на допросах.

Капитан был с ним совершенно согласен. Удивительно, как эти два бандита, офицер и унтер, перестали церемониться друг с другом, как только поняли, что они - обреченные люди. Когда полковник нашел их там, на горе, Бетке лежал брюхом вверх, заложив руки под голову, и даже пальцем не шевельнул, чтобы встать при появлении своего начальника.

- Ну-с, - сказал Мертруп, - дело словно бы подходит к концу. Как вы думаете спасать свою шкуру?

Полковник ему не ответил. Он шел, добродушно ворча на одышку, веселый, старый хлопкороб, и за ним шла женщина..

Каждый из нас видел на своем веку много счастливых лиц. Лицо твоей матери в этот день навсегда осталось в моей памяти. Это было бесконечно счастливое и бесконечно прекрасное женское лицо, хотя твоя мать, Гуризад, никогда не была особенно красивой.

Женщина, которая шла за полковником Шварке, была твоя мать, дорогой мой. Я должен тебе здесь рассказать, может быть, самое отвратительное, самое подлое и бесчеловечное из того, что готовили эти люди, - историю ее убийства.