Генрик Сенкевич - В дебрях Африки

Неистово дергаемые ветром полотняные стены палатки обливали детей со всех сторон водой. Обняв Нель рукой, Стась вывел ее из палатки неверного убежища, и оба прислонились к стволу дерева, ожидая смерти или чуда.

Вдруг между двумя порывами ветра до них донесся голос Кали, который едва можно было расслышать среди плеска дождя:

– Великий Господин! На дерево! На дерево!

И в ту же минуту конец спущенной сверху мокрой веревки коснулся плеча мальчика.

– Привязать Дочь Месяца, а Кали ее тащить! – продолжал кричать чернокожий.

Стась не колебался ни одной минуты. Закутав Нель в войлок, чтоб веревка не впилась ей в тело, он обвязал ее за пояс и, подняв на протянутых руках кверху, закричал Кали:

– Тяни!

Первые ветви дерева росли довольно низко, так что воздушное путешествие Нель длилось недолго. Кали скоро схватил ее своими сильными руками и поместил между стволом и огромным суком, где было достаточно места даже для полдюжины таких крошек.

Никакой ветер не мог сдуть ее оттуда, а кроме того, хотя по всему дереву стекала вода, толстый ствол, несколько футов в диаметре, защищал девочку, по крайней мере, от новых струй дождя, которые ветер нес наискось. Устроив маленькую мисс, негр опустил веревку опять Стасю, но тот, как капитан, который сходит последним с утопающего судна, велел сначала лезть Меа.

Кали совсем не пришлось ее тащить, потому что она в одну минуту взобралась по веревке с такой ловкостью, точно была родной сестрой шимпанзе. Стасю это удалось не так легко, но и он был достаточно хорошим гимнастом, чтоб преодолеть вес своего тела, ружья и двух десятков патронов, которыми он наполнил карманы.

Таким образом, все четверо очутились на дереве. Стась так привык думать при всех обстоятельствах о Нель, что и теперь он поспешил прежде всего убедиться, не грозит ли ей опасность свалиться и довольно ли ей места, чтоб она могла удобно улечься. Успокоившись на этот счет, он стал ломать голову, как бы защитить ее от дождя. Но этому помочь было невозможно. Устроить какую-нибудь, хоть маленькую, крышу над ее головой было бы легко днем: но теперь их окружала такая тьма, что они не видели даже друг друга. Если бы хоть гроза пронеслась и можно было бы развести огонь, чтоб высушить платье Нель. Стась с отчаянием думал о том, что, промокнув до последней нитки, девочка, без сомнения, схватит сильнейшую лихорадку.

Он боялся, что под утро, после грозы, станет холодно, как бывало в предыдущие ночи. Теперь же порывы ветра скорей обжигали, и дождь обдавал, точно кипятком. Стася удивляла его продолжительность. Он знал, что тропические грозы, чем они сильнее бушуют, тем скорее проходят.

Лишь много времени спустя раскаты грома затихли и порывы ветра стали слабее. Но дождь не переставал идти, не такой, правда, обильный, но зато тяжелый и такой густой, что даже листья набака совершенно не защищали от него. Снизу доносился плеск воды, точно вся степь превратилась в одно озеро. Стась подумал, что в ущелье их ждала бы неминуемая смерть. Его страшно мучила мысль о том, что будет с Саба, и он не решался заговорить о нем с Нель. Но он все-таки утешал себя надеждою, что смышленый пес найдет безопасное убежище между скал, торчащих над ущельем. Помочь ему не было никакой возможности.

Так сидели они вместе среди развесистых ветвей и мокли в ожидании дня. Прошло еще несколько часов. Воздух стал холоднее, и дождь, наконец, прекратился. Вода стекла уже, по-видимому, тоже по уклону, в более низкие места, так как плеска ее больше не было слышно. Стась заметил в предыдущие дни, что Кали умеет разводить огонь даже из мокрых веток. Ему пришло в голову приказать Кали спуститься и попробовать, не удастся ли зажечь костер и на этот раз.

Но в ту самую минуту, когда он обратился к нему, случилось нечто такое, от чего у всех четверых кровь застыла в жилах.

Глубокую тишину ночи прорезало внезапно лошадиное ржание, – страшное, пронзительное, полное страдания, испуга и смертельного ужаса. Что-то заколыхалось в темноте, раздался короткий храп, потом глухие стоны, фырканье, опять конский крик, еще более пронзительный, и все стихло.

– Львы, Великий Господин, львы убивать лошадей! – шептал Кали.

Было что-то ужасное в этом ночном нападении, в этом насилии хищников, в этом внезапном убийстве беззащитных животных. Стась оторопел на минуту и забыл даже о ружье. Да и какая польза была бы стрелять в такую темень? Разве только для того, чтобы ночные разбойники, если огонь и гром выстрела их не испугают, бросили убитых уже лошадей и помчались за теми, которые разбежались и унеслись так далеко от места привала, насколько они могли это сделать на стреноженных ногах.

У Стася мороз пробежал по коже при мысли, что было бы, если бы они остались внизу. Нель, прижавшись к нему, так дрожала, точно с ней уже начался припадок лихорадки. Но дерево защищало их, по крайней мере, от нападения львов. Кали прямо спас им жизнь.

Но это была страшная ночь, – самая страшная за все путешествие.

Они сидели, точно промокшие птицы на ветке, прислушиваясь к тому, что происходило внизу. Там некоторое время царило глубокое молчание, но вскоре послышался звук отрываемых кусков мяса, хриплое дыханье и довольное посапыванье чудовищ.

Пиршество львов происходило не более чем в двадцати шагах от зерибы.

Пиршество это длилось так долго, что Стася в конце концов разобрала злость. Он схватил ружье и выстрелил по направлению раздававшихся звуков.

Но ему ответило только прерывистое, сердитое рычание, вслед за которым послышался треск разламываемых могучими челюстями костей. В глубине сверкали голубыми и красными точками глаза гиен и шакалов, ожидавших своей очереди.

Так протекали долгие часы ночи.

Наконец взошло солнце и осветило степь, отдельные кучки деревьев и лес. Львы скрылись прежде, чем первый луч блеснул на горизонте. Стась велел Кали развести огонь, а Меа достать вещи Нель из кожаного мешка, высушить их и поскорее переодеть девочку. Сам он, взяв ружье, пошел осмотреть место, где они провели ночь, и взглянуть, какие опустошения наделала гроза и два ночных разбойника.

Сейчас же за зерибой, от которой остались только колья, лежала первая лошадь, съеденная почти до половины; в ста шагах – другая, а недалеко от нее – третья, едва початая. Стася охватила такая злоба, что в ту минуту ему захотелось даже, чтоб откуда-нибудь из чащи высунулась косматая голова отяжелевшего после ночного пиршества разбойника и чтоб он мог пустить в нее пулю. Но ему пришлось отложить месть; сейчас у него было много других дел. Нужно было найти и поймать остальных лошадей. Мальчик полагал, что они, должно быть, скрылись в лес, как и Саба, трупа которого нигде не было видно. Надежда, что верный товарищ по несчастью не пал жертвой хищников, обрадовала Стася и придала ему бодрости. Еще больше обрадовался он, когда нашел осла. Оказалось, что длинноухое животное не хотело утруждать себя слишком далеким бегством. Оно просто-напросто уткнулось в угол за зерибой, между холмом термитов и деревом, и там, с защищенной головой и боками, ждало, что будет дальше, готовое, в случае чего, геройским ляганием отразить нападение. Но львы, по-видимому, совсем его не заметили, и, когда взошло солнце и опасность миновала, он счел вполне уместным лечь и отдохнуть после трагических ночных переживаний.