Виктор Делль - Право на жизнь

Обстановка, в которой оказался Колосов, напоминала тупик. Получалось так, что не следовало ему являться в Малые Броды, освобождать лесника. Своим вмешательством он разрушал одно из основных звеньев в цепи хорошо законспирированной системы связи между подпольщиками и партизанами. У него не было выхода. Он выполнял приказ. Действовать он все-таки должен был как-то по-другому.

Подпольем в Глуховске руководил старый чекист, Дмитрий Трофимович Шернер. Коммунист, участник гражданской войны. Специально для него разработанная родословная, немецкая фамилия помогли Шернеру легализоваться, устроиться на работу в городскую управу, где он занял должность старшего лесничего. Такая должность открыла перед Дмитрием Трофимовичем большие возможности, которые он и использовал, создав глубоко законспирированную организацию сопротивления. Должность помогла войти в доверие к новым властям, установить личные отношения с начальником тылового района полковником Фоссом. В основе этих отношений лежали деньги, и немалые, которые получал Фосс не без помощи старшего лесничего городской управы.

Дело в том, что в семи километрах от города, недалеко от деревни Малые Броды, на территории бывшего Алсуфьевского лесхоза стояла зрелая красавица роща. С началом оккупации, когда вслед за войсками на нашу землю хлынули разного рода эмиссары из Германии и стран союзниц, идею вырубки сосновой рощи удалось подбросить румынской фирме. Часть леса шла в Германию, другая, более значительная, отправлялась в Румынию. С помощью взяток, подкупа должностных лиц в рейхе румынам удалось поставить дело так, что чем дальше, тем больше леса оставалось в их руках, дела с фирмой вел Шернер, через него на счет Фосса поступали комиссионные за разработку лесного массива, использование на лесоповале, на вывозке древесины не только местных жителей, но и военнопленных. На этой полузаконной операции зарабатывали многие, в том числе лесник Степанов, Шернер и другие. Деньги шли на приобретение лекарств, которые незамедлительно переправлялись партизанам.

Всего этого Колосов, естественно, не знал. Он выполнял приказ. Действовал, как ему казалось, единственно верно. Был рад тому обстоятельству, что девушку-помощницу встретил, лесника освободил, в засаду не попался, старосту-предателя скрутил.

Старшина Степанова из погреба вызволил, вернулся в дом, Шутов в сознание не приходил. Колосов окатил его водой. Только после этого Шутов открыл глаза. Не сразу понял, что с ним, что за люди в доме. Сашу и Галю Колосов отправил сторожить въезды в деревню, вдвоем со Степановым остались они допрашивать старосту. Мало-помалу до Шутова дошло, что лесник перед ним и еще один, незнакомый, но, судя по бороде, тоже лесной человек. Староста полулежал на полу, широко раскинув ноги в немецких сапогах. Рубаха на груди разорвана. Крепко схватил его Колосов за грудки, сильно рванулся из рук старшины Шутов.

— Хватит стонать, — сказал Колосов, — говори.

Люто глянул Шутов на Колосова.

Взгляду старшины тоже лютости не занимать. Лютость на лютость нашла. Встретились их взгляды. Уперлись с силой. Кто кого сломит.

Рядом с незнакомым человеком лесник сидел. Пятерню в бороду запустил, пальцы утопли в волосах. И ему лютости не занимать — тяжело смотрит. Не шутки шутить собрались, спрос учиняют.

Шутов это понял. Говорить не хотел. Найти б слова, которыми оглушить можно, он бы рот открыл. Выпалил бы. Нет таких слов. Подловили его. Как куренка бестолкового сцапали. Жутко Шутову, но более всего досадно. Понял, что пришел конец. Говорить не хотел.

— Почему немцев нет в засаде? Кто распорядился взять лесника?

Кто распорядился, тот и распорядился, подумал про себя Шутов. Не вашего ума это дело. И так вышка, и эдак она же. Вам знать надобно, узнавайте. Кого другого пытайте, от меня не услышите ни слова. Был бы помоложе, не сидел бы в Малых Бродах. Сам, а не Леха Волуев, стоял бы во главе отряда. Тогда всех, всех бы к ногтю…

— Знал, знал я, Михайло, что ты иуда, — выдавил из себя Шутов.

Степанова с лавки подняло. Он гранату со стола схватил. Ту, которой Колосов старосту оглушил. На Шутова двинулся.

— Спокойней, — возвысил голос Колосов.

Лесник остановился.

— По закону, — сказал Колосов, — по приговору. Иуда, говоришь? — спросил разведчик у Шутова. — А себя к кому причислил, к праведникам?

Четко выговаривал слова старшина, фразы произносил медленно. Устал он. Светает. Надо уходить. По приговору Шутова полагается расстрелять. Приговор он исполнит. Но прежде докопается, узнает, что задумали предатели, почему был задержан лесник.

— Ну! — крикнул Колосов.

— Всех. Всех бы вас! — вырвалось у Шутова, но он осекся.

Огнем полыхнуло из глаз старшины. Взгляд Колосова крепче оказался. Сдавать начал Шутов. Потупился. Глаза, шея, уши кровью налились. Широкая грудь поднималась высоко. Дышал он часто.

— Та-ак, — растянул слово Колосов, — не получилось с иудой, Шутов. Правильно. По разные стороны мы стоим. Иуды те, кто предает родную землю…

Не дослушал Шутов слов Колосова, зубами заскрипел, прикрыл глаза.

— Стреляй, чего тянешь. Ни слова не скажу, понял? Ни слова! Аспиды! Все вы аспиды! — зашелся он в крике.

Колосов переждал истерику.

— Ишь, новое слово нашел, — сказал старшина. — Ты б к себе обернул слова эти, сволочь.

Дверь приоткрылась, на пороге показался черный пес. Лампа светила тускло, рассвет едва проклюнулся, видимости он не прибавил, но пса разглядеть можно было. Он занял половину проема двери. Морда в рубцах. В глазах отражается свет лампы. Красная пасть приоткрыта, зловеще поблескивают клыки. Язык вытянут. Пес оглядел комнату, шагнул к Шутову.

— А-а-а! — заорал староста.

Пес остановился. Убрал язык. Напрягся.

— Сидеть, — спокойно произнес Колосов.

Пес сел.

— Будешь говорить? — спросил Колосов.

Шутов обмяк. Лицо предателя оплыло, сморщилось. Обвисли мешки под глазами. На левой щеке появился нервный тик. Пытался высвободить связанные руки. Не смог. Стал говорить. Постоянно косился на пса.

Рассказ Шутова прояснил то, что не было известно Степанову, а Колосову тем более.

Оставалось последнее в этом доме — свершить приговор.

Колосов вспомнил, как в сорок первом году расстреливали дезертира. Сидели они тогда в обороне под Москвой. Трудно пришлось. Не хватало снарядов. Зима выдалась ранняя. Землю схватил мороз, но они долбили и долбили ее, окапывались и окапывались, стараясь уберечься от густого вражеского огня. Гитлеровцы бомбили позиции, ходили в атаку под прикрытием танков. Даже в такой обстановке из каждого взвода их роты взяли по бойцу, отвели в лес. Поредела их рота, поредел полк. Многие к тому времени выбыли. Одни по ранению, другие — полегли. Общая для всех судьба, одна доля. Впереди немцы, кругом ад кромешный, позади — Москву. Тут уж или — или. Или они нас, или мы их. Другого не было дано, каждый понимал это.