Виктор Делль - Право на жизнь

Нагляделся Рябов в войну. С первых дней. Видел такое, чего и вовсе не хочется вспоминать. Но то поле, ту дикую охоту на людей помнил. Видел все как было. Панику, страх, но пуще всего собственный стыд. Оттого, что «спраздновал, — как он потом говорил, — труса», поддался безотчетному порыву, безоглядному бегу, забыв о долге, о назначении воина при любых обстоятельствах стоять насмерть. Подобного состояния Рябов не испытывал более никогда. Более он уже не терял рассудка. Даже если на рассудок не оставалось времени. В самых что ни на есть критических ситуациях успевал наперед всего сообразить, потом сделать. Стыд, однако, сидел в нем, он мстил врагам за унижение, за то, что по их вине произошло с ним «такое, — как он говорил, — паскудство». Каждый раз, вспоминая то поле, Рябов приобретал уверенность, желание отомстить прибавляло силы, заставляло быть предельно собранным.

…Лежа под мостом, Рябов стянул с себя сапоги, размотал портянки. Подобраться к часовым он должен как можно ближе, ударить наверняка. Потому и разулся. Сапоги разбухли от воды, в них тяжело. А ему теперь кошачья легкость требовалась. И мягкость кошачья. Кошачья пружинистость.

Над головой, на мосту часовые переговаривались о чем-то на своем языке. Рябов особо не прислушивался. Он ждал, когда они пойдут. Дождался. Как только часовой медленно пошел по настилу, Рябов стал взбираться по откосу, стараясь не обнаружить себя. Чувствовал себя спокойно. Замирал, выжидал, стараясь двигаться в такт шагам часового. Оба немца вновь сошлись на середине моста. Рябов коротко дважды проскрипел по-лягушачьи. В ответ услышал такой же сигнал. Ахметов сообщал, что и он выбрался на насыпь, пора сближаться. Двигался медленно. В те моменты, когда часовые тихо переговаривались между собой. Приблизился вплотную. Выбрал момент для прыжка. Достал часового. Подхватил бездыханное тело на руки, чтобы не было шума, глядя на то, как оседает в руках Ахметова другой часовой.

— Сориентируемся? — прошептал Ахметов.

Рябов пристально вгляделся в темень ночи. Различал шарообразные заросли кустарника по берегам протоки. За кустами можно было различить контуры кузовов автомашин. Прошлой ночью, когда они пробирались протокой с Галкиным, этих машин здесь не было. Возможно, их не было видно из протоки, по которой они двигались. Грузовики, похоже, стояли фарами к воде. Из этого факта следовало, что при малейшем шуме протока будет освещена не только ракетами, но и фарами. Выходило так, что протокой двигаться более опасно, нежели берегом, об этом подумал Рябов.

— Слышь, Ахметов, — зашептал Денис товарищу. — Фрицы теперь к протоке глазами приклеились, это точно. В грузовиках, наверно, тоже дежурные сидят. Давай берегом пробираться, под этими машинами пролезем.

До пулеметчиков оставалось метров пятьдесят. Об этом Рябов говорил Ахметову еще перед вылазкой. Рябов хорошо запомнил пулеметные гнезда, когда пробирался с Колосовым протокой. В ту ночь тоже не было луны, но и облаков не было, не было такой густой темени.

— Лыжи, мешки надо взять, э, — напомнил Ахметов.

Они разошлись, юркнули под мост, забрали вещи. Присели на настил. Обулись.

— Готов, да. — шепнул Ахметов Рябову.

— Начинать тебе, — напомнил Рябов.

За мостом протока расширялась. Там не различить друг друга, сигнала не подать. Ахметов парень шустрый, но ему еще надо определиться, ему действовать на ощупь, а Рябову по памяти. Поэтому так и договаривались. Как только Ахметов дотянется до пулеметчиков, осмотрится, тогда и задавит их гранатами. Взрыв первой гранаты послужит сигналом для Рябова. Тогда и он уничтожит пулеметную точку на своем берегу. Потом они обстреляют оба берега из немецких автоматов, что подобрали у часовых, отойдут в болото.

— Ты это… Не зарывайся, — посоветовал Рябов. — Как на лыжи встанешь, вправо уходи. До рассвета мы далеко будем.

— Понял, — ответно шепнул Ахметов, и они разошлись.

Ночь дышала живым. Кто-то двигался в темноте, слышалось шуршание ног о траву. Кто-то настраивал приемник. То музыка вдруг прорвется, то слова на непонятном языке.

Ахметов приближался к машине с брезентовым верхом, что стояла, нацелив фары на протоку. Ползти было неудобно. В левой руке он держал лыжи, в правой трофейный «шмайссер». Свой автомат на спине. Ахметов вытягивал руку с лыжами, потом другую со «шмайссером», подтягивался сам. Втянулся под кузов автомашины. Услышал голоса. Понял, что в кабине грузовика сидят и разговаривают солдаты.

Каждый раз, когда Ахметову приходилось пробираться среди врагов, он испытывал чувство удовлетворенной удали, сравнимое с тем, когда преодолевал он опасные участки заброшенных горных троп у себя на родине, миновать которые решится не каждый горец. В мирной жизни он не отдавал себе отчета в подобных безрассудных поступках, но так уж получалось. Преодолев себя однажды мальчишкой на спор со сверстниками, он не мог остановиться, искал и находил новые испытания. Ахметов не мог объяснить постоянную тягу к риску. «Я мужчина, э!» — обычно отмахивался он, если заходил о том разговор. Эту фразу он повторял неоднократно, повторил ее и при разговоре с Речкиным. Лейтенант сказал, что у разведчика особая ноша, не скрывал тяжести предстоящей жизни. Говорил то, что всегда он говорил при наборе добровольцев. Ахметов первым шагнул из строя. Лейтенант присмотрелся к невысокому, цепкому, черному, как южная ночь, бойцу, спросил, все ли боец взвесил, соглашаясь стать разведчиком. «Я мужчина, э!» — ответил Ахметов. Эту фразу он повторял и после, считая, видимо, что в ней есть ответы на многие вопросы.

Ахметов пробрался под машиной, увидел такую же. Она тоже стояла фарами к протоке, в кабине этой автомашины тоже кто-то сидел, из кабины несло табачным дымом. Метрах в двадцати от машин угадывались палатки. Ахметов прополз и под этой автомашиной, и еще под одной. Прислушался. Вгляделся в темень. Различил брустверы. Подумал о том, что за брустверами могут быть минометчики, которые днем обстреливали болото. Пополз дальше. Почувствовал под ладонями свеженакопанную землю. Замер. Стал двигаться еще медленнее. Убедился в том, что натолкнулся на ход сообщения. Пополз вдоль этого хода, под уклон, к протоке, до которой оставалось чуть-чуть. На пути оказался еще один бруствер. Ахметов понял, что это и есть пулеметная точка, которую предстоит уничтожить.

Тишину взорвал выстрел. С моста взвилась и вспыхнула красная ракета. Немцы, видимо, обнаружили трупы часовых. Может быть, разводящий проверял посты. Об этом Ахметов подумает чуть позже В момент вспышки ракеты он увидел спины пулеметчиков, контур пулемета на бруствере. Две лимонки, приготовленные к броску, лежали в кармане Их надо было еще достать, выдернуть кольца бросить. Трофейный автомат он держал в руках. Ахметов воспользовался этим обстоятельством, сдвинул защелку предохранителя, ударил в спины пулеметчикам, скатился в ячейку.