Виктор Делль - Право на жизнь

Разум не принимал очевидного: гитлеровцы уходили из леса. Зная немецкий язык достаточно, чтобы разобраться в значении слов, фраз, команд, Леня Кузьмицкий понял: каратели уходят, солдатам приказано собраться на дороге возле машин.

Ночью после ухода Рябова и Ахметова с острова у протоки разгорелся настоящий бой. В этом бою было много огня. Осветительных и сигнальных ракет, одиночных выстрелов, автоматных и пулеметных очередей, означенных трассирующими пулями. В ночи слышались взрывы гранат. Обеспокоились и те немцы, в сторону которых бесшумно двигались разведчики, покинув остров. Гитлеровцы стали вешать осветительные ракеты. Огненные шары вспыхивали то в одном, то в другом месте, показывая, как широко держат под наблюдением немцы болото, которое надежно укрывало разведчиков Речкина от света. Они уже приблизились к берегу, брели высоким тростником, меж тростника встречались кочки, островки суши, поросшие деревцами и кустарником. Чем ближе подступал лес, тем гуще становились заросли.

Не доходя до берега, устроили раненых. Устраивали так, чтобы они не мокли в воде. Маскировали лежащих на самодельных носилках Речкина и Стромынского. Определились между собой. Рядом с ранеными остались Пахомов и Козлов. Подпольщик Галкин, оба Лени — Асмолов, Кузьмицкий — подобрались поближе к немцам, рассредоточились. Схоронились так, чтобы с рассветом можно было бы наблюдать за немцами, слушать их переговоры, упредить попытки сунуться вновь в болото, если до этого дело дойдет. Ждали начала дня, артиллерийско-минометного огня, бомбежки. Готовились к худшему. Особенно с рассветом, когда в небе вновь зависла «рама». Теперь выходило, что опасения были напрасны, немцы убирались из леса. Или они готовили какую-то пакость, или действительно поверили в прорыв всей группы. Но могло быть и такое, что немцы готовились бомбить всю округу, потому и уводили своих солдат.

Кузьмицкий всматривался в межстволье прибрежного леса, видел гитлеровцев, слышал их голоса, не мог поверить очевидному. По житью в Полесье, по прежнему своему партизанскому житью-бытью он знал немцев, потому и предположил вариант с бомбежкой всей прилегающей к болоту территории. Немцы всегда доводят дело до конца. Они бомбили, обстреливали лесные массивы, если узнавали о партизанах. Оттого партизаны и старались приблизиться к ним, рассчитывая, что в своих они бомбы кидать не станут. А тут гитлеровцы уходили, не доведя дело до конца. Уходили с легкостью, поспешая один за другим. В правдивости их ухода убеждала безоглядность карателей, с которой они покидали лес. Так уходят, когда нечего больше ждать, когда есть приказ уходить. Была еще одна верная примета их ухода. Всевидящая «рама» покружив над островом, стала вдруг смещаться, удаляясь все дальше и дальше. План, похоже, удался, немцы, похоже, поверили в прорыв своей блокады. Думалось об этом с замиранием сердца, верилось и не верилось.

Леня проводил взглядом последнего солдата, прислушался. Уловил гул заработавших двигателей. Потом и этот гул стих. Замер лес. Голос подавало лишь болото. Оно вздыхало, булькало, бормотало. Слышались голоса птиц. Солнце пригревало все сильнее и сильнее. Оно разогнало рассветный туман, коснулось поверхности болота. Лица Кузьмицкого что-то коснулось, он дернулся, вскинул голову. Увидел над собой синь неба, редкие облака, черный силуэт парящего коршуна. Тень этого коршуна коснулась лица, Леня почувствовал прикосновение, оттого и вздрогнул. Нервы, похоже, напряглись до предела.

Неожиданно резко повеяло болотным газом. Леня насторожился, Глянул в сторону, прислушался. Уловил шелест. Вгляделся. Заметил слабое, не от ветра, шевеление тростника.

Показался Асмолов. За ним двигался Галкин.

— Видал? — спросил, приблизившись, Асмолов.

— Видал, тезка, видал, — вздохнул Кузьмицкий.

— Надо что-то предпринять, — зачастил Асмолов. — Черт их знает, этих фрицев, может быть, они что-то задумали.

— О том же кумекаю, — сказал Кузьмицкий. — Как думаете, можно ждать подвоха? — спросил он у Галкина.

— Гадать дело пустое, — негромко произнес подпольщик. — Когда разговор о карателях, тут надо знать наверняка.

— Тогда так, — на правах старшего распорядился Кузьмицкий, — вы идите к нашему командиру, — сказал он, обращаясь к подпольщику, — а мы с Леней туда, — кивнул он в сторону леса. — Посмотрим, нет ли засады. Эти гады могли и засаду устроить. Смотрите, мол, мы уходим, а сами оставят и глаза, и уши врастопырочку, чтобы видеть и слышать. Проверить, здесь мы где-то или действительно прорвались. Короче, глянуть надо.

— Когда ждать обратно? Что доложить командиру?

— Вернемся через час.

— Добро.

— Отыщете их? — спросил Кузьмицкий.

— Ориентир я запомнил, — сказал Галкин.

Кузьмицкий кивнул Асмолову, они направились к берегу, к лесу.

Галкин добрел до ориентира, березы-трезубца, причудливо выросшей из одного ствола, не увидел ни Речкина, ни Стромынского, ни тех разведчиков, что остались рядом с ранеными. Галкин стал оглядываться.

— Здесь мы, — раздался голос.

Тростник раздвинулся, Галкин увидел сержанта, который оставался за старшего после лейтенанта, опекал своего командира определял, что делать всем и каждому.

И раненые, и те, что остались возле них, замаскировались хорошо.

— Чего пришел? — спросил Пахомов.

— Немцы ушли, — доложил подпольщик.

— То-то, чую, стихло, а? Совсем, что ли, ушли? — спросил сержант.

— Похоже, совсем, — объяснил Галкин. — Ваши разведчики послали меня к вам.

— А сами?

— Поползли глянуть, что там да как.

— Пробирайся сюда.

Галкин шагнул, провалился по пояс, тут же выбрался, ухватившись за руку сержанта. Подошли к лейтенанту. Речкин услышал их шаги, стащил с лица плащ-палатку.

— В чем дело, сержант?

Речкин приготовил себя к тому, чтобы лежать весь день, настроился на мучительное ожидание, появление Пахомова и Галкина удивило и насторожило.

— Немцы ушли.

— Совсем?

— Ребята пошли разведать.

— Не влипнут? — обеспокоенно спросил Речкин.

Пахомов неопределенно пожал плечами.

— Думаю, ушли они совсем, — сказал Галкин. — Видел я их, слышал команды.

— Поверили, что ли? В то, что мы прорвались?

— Кто их знает, — ответил Пахомов.

— Ребята ваши вернутся через час, так они сказали, — доложил Галкин.

Зашуршал тростник, из зарослей показался Сергей Козлов.

В свое время знакомый лейтенант позавидовал Речкину. «Везучий ты, Никита, — сказал он. — Сам под притолоку вымахал, людей подбираешь себе под стать. Экую махину опять отхватил». Знакомый лейтенант, тоже разведчик, встретился на какой-то остановке, когда Речкин вел Козлова-новобранца в свой вагон. Их дивизия после переформирования возвращалась на фронт. В пути Речкину предложили познакомиться с новобранцем. Речкин поговорил с Козловым, принял его к себе. Тогда знакомый лейтенант и позавидовал своему товарищу. Речкин хотел было сказать в ответ, что дело не в росте, тем более что в его группе заметно рослых к тому времени оказалось всего трое: он сам, Колосов да этот новобранец, к которому еще предстояло присмотреться, готовить и готовить, однако промолчал. Времени не было, эшелон остановился на чуть-чуть, да и чего говорить попусту. Если бы фронтовые дела от роста зависели… Познакомившись с Козловым, Речкин понял, что бывший шахтер напорист, решителен, а это уже было кое-что. Была основа для того, чтобы сделать из него разведчика.