Виктор Делль - Право на жизнь

— Оружие?

— Ну.

— Это же… Это же…

— Чего там, война. Она каждого на излом пробовала. И пробует. Еще пробовать будет.

— Шлепнуть надо было того капитана.

— И полковника? И тех, что оставались? Кому шлепать-то было? Каждый сам по себе оказался.

— Не, ну, как же? Он пошел — и никто ни гугу?

— Некому было, говорю, гугукать. Голодуха одолевала. Одна мерка на всех оставалась — собственная совесть.

— А ты как же?

— К своим пошел, как еще.

— Один?

— Один.

— И долго шел? Как сюда-то попал?

— Отряд мне встретился, чтоб ему пусто было.

— Чего так?

— Мародеры.

— Как это?

— А так. Их воевать оставили, они только с обозниками немецкими воевали. За продуктами охотились. Грабанут на большой дороге — и в лес. Самогонку пьют, с бабами шуры-муры разводят.

— Ты скажи, а!

— Сытно жили, перезимовал я у них.

— Ушел?

— Ушел бы, да не пришлось. Парторганизатор объявился.

— Что за парторганизатор?

— От партии они по тылам с большими полномочиями ходили. Железные, скажу тебе, люди. Партизанское движение как надо быть ставили. Контроль, так сказать, на местах осуществляли.

— Ну?

— Ну, и у нас такой объявился. С виду вроде бы божий одуванчик, дунь — улетит. Щуплый такой, в чем душа держится. А как глянет, мурашки по телу бегут. Силен мужик был. Он у нас неделю жил. С каждым, считай, поговорил. Потом отряд построил. Все как есть нам выложил. Судить командира стал. Не побоялся, что все с оружием, не побоялся в меньшинстве остаться. На его стороне правда была, многих тогда стыд пробрал. Большинство его словам поверило, на себя как бы со стороны взглянуло.

— Осудил?

— Осудил. Сам же приговор исполнил.

— А вас?

— Нас сюда, к Солдатову, привел.

— Солдатов тоже-ть мужик крепкий.

— Он строг, когда надо. А так — он за каждым доглядит, о каждом попомнит.

— Нам о нем рассказывали до того, как мы сюда с комиссаром нашим, товарищем Грязновым, на планерах полетели. Вот, скажу тебе, когда жуть была. Особенно когда самолет от нас отцепился. Ночь, ничего не видать. Как в могилу опускались. А перед тем я о Солдатове уже слыхал кое-что.

— Он вишь какой закон ввел с самого начала. Даже убитых не оставлять. Чтобы каждый партизан друг о дружке помнил.

— Однако помотало тебя, Николай Дмитриевич?

— Не я один такой.

— Оно верно. Но ты один сколько фрицев положил?

— Это точно. И еще положу.

— Вот бы каждый по стольку, а? От них бы уже и следа не осталось. Воюют, выходит, многие, а убивают не все.

— Мне тоже есть на кого равняться.

— На кого же?

— Читал в газете про Алексея Ивановича?

— Про Зуева, что ли?

— Да.

— Читал.

— Четырнадцатый эшелон завалил. Если по полста солдат на каждый эшелон взять, это же…

— Почему по полста?

— В среднем. Он же эшелоны и с техникой подрывал, с боеприпасами, а в них только охрана.

— Мало берешь. Даже в среднем.

— Тем более.

— Да, но Зуев подрывник.

— Я говорю, есть на кого равняться.

— А ты свой нынешний счет когда открыл?

— Осенью прошлого года. Мы тогда в блокаде были.

— Такой же, как нынешней весной?

— Покруче. Солдатов вишь чего придумал. У него для бригады несколько баз заранее заготовлены, продуманы пути отхода. Когда немцы осаду начали, он перед нами задачу поставил выбивать живую силу врага. У нас тут все леса окольцованы завалами. Мы много деревьев валили, когда базы устраивали. По три-четыре кольца делали. А лесной завал что крепостная стена, его не враз одолеешь. Немцы, бывало, бомбят, бомбят, а завал еще рогатистее делается. Опять же технику через завалы не попрешь. Особенно если почва болотистая. Я тогда, помню, взял под прицел лощину, больше полусотни их положил. Меня Солдатов к ордену представил.

— Наградили?

— А как же. Я в тот раз орден Красной Звезды получил. У нас тогда связь с Большой землей была, мы самолеты принимали. Первые награды нам тогда прислали.

— Хорошо все-таки, когда связь есть.

— Поди, плохо… Мы и раненых отправляли, и оружие нам слали, боезапас, мины. Я тогда новенький «дегтярь» получил, тоже в награду.

— А меня ведь к медали представили, Николай Дмитриевич.

— За дело чего ж не представлять.

— За то, что карателей прошлый раз прищучили.

— Когда Альфонса этого, Мауе ухлопали?

— Его, гада.

— Скольких вы тогда положили?

— Больше сотни. Только вот знаешь о чем я теперь думаю, Николай Дмитриевич?

— О чем?

— Как же теперь с наградой будет?

— Как?

— Нет же у нас связи.

— Наладится.

— Мне без медали нельзя, Николай Дмитриевич. Я и медаль, и орден должен получить.

— Чего так?

— Сын у меня, Николай Дмитриевич. Он мамку теребит. И про медаль, и про орден спрашивает.

— Воевать надо, чтобы уважение иметь, а награды — то же самое уважение. Связь наладится, придут твои награды. Самолетом доставят.

— Хорошо бы. Хорошо, когда о тебе знают, правда?

— Правда.

— Чего-то там, слышишь?

— Три пистолетных выстрела. Тревога, брат, тревога.

Колосов тоже услышал три пистолетных выстрела подряд. Следом звон рельса. Услышал еще голоса.

— Тревога, тревога! Рас-хва-тывай поголовье.

Колосов подбежал к загону. Заметил перемены.

Перед тем старшина видел мирную картину. Женщин, разносивших траву, мужиков, разгружавших все ту же траву с телеги. Теперь же и женщины, и мужчины оказались с оружием. Мужчины разбирали жерди, ограждающие загон, женщины выводили животных из загона, придерживая их за ошейники, погоняя коров хворостинами, приговаривая ласковые слова. Колосов обратил внимание на то, что ошейники были у каждой коровы, ни одна не оказалась безнадзорной.

Старшина получил инструктаж на случай тревоги. Инструктировал его начштаба Мохов. По тревоге старшина должен был занять близлежащую ячейку, наблюдать за воздухом на случай возможной высадки десанта, за участком леса возле ячейки на случай бомбежки, предотвращения пожара, если немцы вздумают поджечь лес зажигательными бомбами. Почва в лесу была песчаной, кучи песка, похожие издали на муравьиные, высились возле каждой ячейки, этим песком и предписывалось гасить зажигательные бомбы.

При знакомстве с базой, сразу после встречи с Грязновым Колосов обратил внимание на маскировку лесной крепости. Ни один из объектов не оставался открытым взору немецких летчиков, случись им появиться над лесом. Строения, в основе своей полуземлянки, располагались под кронами деревьев, над многими из них были натянуты трофейные маскировочные сети, коими укрывают немцы свои батареи. Замаскированы были траншеи. Ячейки и те располагались в зарослях орешника, которого в этом смешанном лесу росло в изобилии. Колосову казалось непонятным назначение глубоких гладкостенных ям-траншей вблизи загона, но, увидев, как быстро и ловко люди загнали в эти ямы-траншеи животных, старшина понял, для кого создавались эти убежища.