Виктор Делль - Право на жизнь

Заметив поблизости одну из ячеек, Колосов нырнул в нее. Прислушался. Обратил внимание на то, как замер лес. Только что со всех сторон долетали до старшины звуки. За спиной шла перебранка. Где-то что-то пилили. Где-то что-то колотили. Мычали коровы. Доносились другие звуки. Но все они затихли как-то враз. Птичьих голосов и тех поубавилось. Встрепенется в зарослях какая-то невидимая птаха, оповестит свистом о себе округу, замолкнет, прислушиваясь. Словно бы спрашивая, что случилось. Лес охватила предгрозовая тишина, слышен был лишь шелест листвы.

Издали, едва различимо донесся гул. Гул нарастал. Колосов понял, что приближается самолет, но сколько ни вглядывался, не видел ничего, кроме сини неба, редких облаков на нем. Небо к тому же застили ветви и листья орешника.

Наконец он увидел «раму». Самолет-разведчик летел высоко. Медленно. Он как бы завис над Колосовым, над лесом.

Появление «рамы» всегда было плохим признаком. На передовой следовало ждать артналета, на марше — бомбежки. Когда появляется «рама», тут уж жди неприятностей — эту азбучную истину на войне старшина усвоил в первые месяцы. «Рама» досаждала не раз. Она преследовала группу. Немецкий летчик засек разведчиков, когда случилось несчастье с Неплюевым. Сверху хорошо и далеко видно.

С появлением «рамы» вновь подумалось о командире, о товарищах. Накануне, до того, как лесник привел на базу партизанские семьи, старшину вызвал к себе комиссар Грязнов. Он сообщил Колосову, что из Ольховки прискакал связной. В этой деревне разгромлены каратели. Конники встретили в деревне двух разведчиков, товарищей Рябова и Ахметова. Разведчики сообщили партизанам о том, что с ними произошло, конный отряд отправился на розыск группы. «Живы, значит», — вздохнул Колосов. «Выходит, живы», — подтвердил Грязнов, но предупредил, что дороги на базу перекрыты, немцам, судя по всему, известно о дислокации бригады в Ливонском лесном массиве, немцы, судя по всему, готовят еще одно наступление на партизан.

Слова Грязнова подтвердились с появлением «рамы». Немецкий самолет то исчезал, то снова появлялся в поле зрения старшины. Колосов подумал о том, что слишком он долго кружит. Обычно, если немцы замечали цель, они тут же вызывали бомбардировщики, бомбили и обстреливали землю. «Рама» между тем покружила и пропала, затих ее гул. Отбоя тревоги, однако, не последовало, а значит, и убежища покидать не следовало.

Над ячейкой появился человек. Колосов узнал его. Это был тот самый партизан с немецким автоматом, хмурый, озлобленный, который первым подошел к землянке Колосова, грозно спрашивая старшину о том, куда, мол, послал представитель фронта «свово человека».

— Вылазь, разведка. Покурим, — предложил партизан.

Колосов вылез из ячейки.

— Отбой, что ли? — спросил он партизана.

— Отбоя пока ишшо нет, потому от ячеек отходить не след, но покурить можно, — объяснил партизан, протягивая Колосову кисет с махоркой, доставая «катюшу» — нехитрое приспособление из жгута, кремня, куска рашпиля, с помощью которого высекается искра, чтобы получить огонь.

— Спасибо, не курю, — сказал Колосов.

— Дело, как говорят, хозяйское, — принял отказ партизан. — Как там ваш товарищ?

— Все то же, — неохотно ответил старшина.

Партизан заметил нежелание Колосова продолжать разговор. Высек искру, раздул огонь, прикурил, спрятал огниво.

— Мы тут, это… Толковали промеж себя, — сказал партизан.

Курил он жадно. Дыма набирал в легкие много, вдыхал глубоко, придерживал дыхание, чтобы как следует пробрало.

— Ты, это… Зла на нас не держи, дело-то обыкновенное. У нас тут…

— Всякое было?

— Всякое, — подтвердил партизан. С вызовом произнес это слово. Стал объяснять. — Тебя вот Хлебников принимал, может быть, что-то и недоглядел, — назвал он фамилию заместителя комбрига по хозяйственной части. — А знаешь ли ты, разведка, какой это замечательный человек? До войны он в Глуховске зампредом в исполкоме работал. С войной в тыл не укатил, как некоторые, остался в городе, подполье возглавил. Правда, накрыли то наше первое подполье немцы, в живых, считай, всего двое и остались. Сам Хлебников да начштаба наш, товарищ Мохов. Видел бы ты, что с ними гитлеровские палачи сделали.

— Могу себе представить, — сказал Колосов, — наши ребята тоже к ним попадали. Только если все помнить…

— Не скажи, — перебил его партизан, — нам без памяти нельзя. Без огляду тоже. Без досмотру нельзя. Много нам гитлерюги пакости творят. Видел бы ты Хлебникова да Мохова, когда мы их из гестапо вырвали. На них живого места не было. Хлебников-то, он до сих пор говорить не может. Скулы поломали, связки порвали, изуродовали так, что не придумаешь.

— Ты меня убедить в чем-то хочешь, — сказал старшина, — а в чем не пойму.

— Нам с тобой, разведка, нынче, может, в бой идти придется, — глянул партизан на небо, — в бою, сам знаешь, надежа должна быть.

— Это точно, — охотно подтвердил Колосов.

— Вот я и говорю, — продолжил партизан. — Мы тут до проверки никому не верим, научили нас немцы. С проверенными до конца друг за дружку держимся, такой расклад получается.

— Хороший расклад, — неожиданно легко согласился старшина.

Легкость, именно легкость ощутил он в себе в этот момент. Как будто он из чащи вынырнул, такое испытал состояние старшина. Шел, шел в темноте, а вышел к свету. Открылось Колосову то обстоятельство, что приказ командира он выполнил. Худо-бедно, а до партизан добрался, доставил радиста, ящик его. Боевые товарищи живы, если в живых остались Рябов с Ахметовым. Конный отряд к ним на выручку пошел, кон-ный! Выручат ребят, спасут лейтенанта. На лошадях по лесу можно далеко уйти. Произошло, правда, несчастье, ранен Неплюев, но, выходит, несчастье это озаботило болью не только старшину, этого партизана, других людей. Грязнова вон как жизнь повернула, комиссар сам ему руку протянул, просил не помнить зла. За Речкина, за сорок первый год. Партизан с той же просьбой. А в чем, собственно, зло? Зло с другой стороны подступает, среди своих его нет и быть не может. Была, правда, досада, но и досадовать не на что оказалось. Война и бьет, и режет, и жжет. На свой лад переплавить старается. Лад прежним остается. Если ты человек, люди к тебе в конце-то концов тоже по-человечески отнесутся. Правда, она правдой и остается, сколь бы времени ни ушло на ее поиск.

— Чего задумался, разведка? — спросил партизан.

— Зовут как? — спросил в свой черед Колосов.

— Комвзвода Лыков, — назвался партизан.

— Вместе, говоришь?

Старшина тоже посмотрел на небо, откуда вновь донесся гул летящего самолета.

— А как же. Видишь, наводит, — сказал Лыков. — Немцы, слышь, разведка, к лесу подошли. Видать, крепость нашу пробовать будут, видать, бой будет. Комбриг сказал, чтобы тебя не забыли, место для тебя определили. Вот я и решил, если ты не против, тебя в свой взвод забрать.