Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

Но что это? На земле целых три самолета. И много народу. Настоящий полярный аэропорт «Ле-Бурже».

Иду на посадку. Машина прыгает на застругах. Сажусь. Вслед за мной сел Виктор.

Восторженная встреча. Много американцев Все осматривают с удивлением наши металлические машины.

Ко мне подходят Павел Григорьевич Миловзоров, промышленник Свенсон и его дочь — американская журналистка, корреспондентка «Нью-Йорк-Таймс». Она приветствует нас. Как-то необычайно видеть женщину здесь, за полярным кругом…

Мы идем на «Ставрополь».

Немедленно в эфир улетает радиограмма:

«Москва, Добролет. 29 ноября оба самолета Слепнева достигли мыса Северного, покрыв расстояние бухта Провидения — Пинкигней — Лаврентий — мыс Северный 9 часов».

Американцы с «Нанука» в свою очередь телеграфируют: «Фербенкс. Аляска-Эйрвейс. Два советских самолета прибыли».

Мыс Северный встретил нас известием, что летчик Кроссэн видел торчащее из снега крыло в районе устья реки Ангуэмы.

Мы решили полететь к месту аварии на его легкой машине, чтобы до крайнего случая сберечь мой поместительный «Юнкерс».

Взревел, бросая снежный смерч, знаменитый мотор «Вихрь», и через сорок минут мы уже слезали с самолета. Около часа бродили по снежной пустыне и, ничего не определив, сели на обломок крыла…

«Вот и все, что осталось от полярного самолета «Гамильтон 10 002», — думал я, разглядывая исковерканное крыло.

До нашего прилета американцы не сумели наладить поиски и раскопки, а это было необходимо сделать, чтобы выяснить причину гибели самолета.

«Это придется сделать нам, — думал я, — во что бы то ей стало летчики должны быть найдены… Им незачем итти на южный берег Чукотки, как предполагают американцы, — естественно, что они должны пойти к ближайшим жилым пунктам — зимовкам охотников или на мыс Северный, если только они остались в живых».

Но зловеще зиял разрыв металла исковерканного крыла.

И трудно было думать о жизни, о живом Эйельооне…

Кроссам встал, мы переглянулись, я махнул рукой в сторону мыса Северного, Кроссэн сказал «yes» — и мы полетели обратно.

Я назначил совещание для выяснения обстановки, составления акта и принятия мер. Предварительно информировал по радио Арктическую комиссию и получил ответ от тов. С. С. Каменева.

Вот несколько пунктов протокола нашего совещания.

Работу парохода «Ставрополь», шхуны «Нанук», группы американских летчиков и нашего летного звена об’единить.

Для выяснения участи Эйельоона и Борланда пойти на риск экипажем и одним тяжелым самолетом.

Розыски производить до нахождения.

Начальником группы назначить пилота Слепнева.

И вот началась беготня с судна на судно и на факторию. Стали выволакиваться из трюмов лопаты, пилы, консервы.

Ночью радиотелеграфист «Ставрополя» выстукивал радиограмму, облетевшую газеты всего мира:

«Всем, всем, всем.

Самолет Эйельсона и Борланда «Гамильтон 10 002» разбился в 50 милях от мыса Северного, в районе жилища охотника Брюханова, в девяти милях от берега. Летчики пока не найдены. Пилот Слепнев».

Организация разыскной группы была мною закончена к вечеру 4 февраля. План похода был тщательно продуман всеми нами. Каждый участник был прикреплен к той или иной партии: санной, летной или лыжной.

5 февраля, взяв на самолет студента Дубровина и кочегара Костенко, я взлетел с площадки у мыса Северного и пошел к месту аварии.

Стоял морозный день. Лицо жгло холодом. Через сорок две минуты прилетели к месту гибели «Гамильтона». Зайдя далеко в лагуну Ангуэмы, я повел самолет на посадку, пренебрегая направлением ветра и намереваясь посадить самолет вдоль заструг. Это было рискованно — кто знает, устоит ли шасси при такой неподобающей посадке?

Выдерживаю самолет до потери скорости и сажаю на заструги. Машина дергается, крылья пляшут вверх и вниз, вот-вот, кажется, зацепят за заструг, пробег замедляется — и мы на снегу. Контакт выключен. Вое благополучно.

Завтра люди на лыжах и собаках привезут лопаты, пилы, продукты, а сегодня нужно так или иначе переночевать на морозе.

Под крылом самолета выкапываем в снегу яму, натягиваем палатку и пытаемся устроиться. Молча, обжигаясь, пьем чай. По небу полыхает северное сияние. Сбоку на белизне поблескивает крылом зловещий «Гамильтон 10 002». После чая гасим примус, залезаем в кабину «Юнкерса» и засыпаем тяжелым сном. Всю ночь брезент хлопает по кабине. Нестерпимо холодно. Тогда механик на несколько минут разжигает примус, но вот он погас — и холод снова пожирает нас.

Утром, часов в десять пришла первая группа людей.

Момент аварии, по моему мнению, был воссоздан вполне правдоподобно, и я смог поставить раскопки, уже имея известные соображения. Было очевидно: Эйельсон, подлетев к реке Ангуэме, попал в полосу сильной пурги и стал терять ориентировку. Пришлось сильно снизиться. Над избушкой охотника Петушкова он сделал два круга, повидимому, определился, так как взял прямой курс на мыс Северный и решил к нему пробиваться сквозь снег и ветер. Лагуну Ангуэмы он перелетел на высоте не более пяти метров и за лагуной ударился колесом о тундровый берег. Колесо самолета снесло. Затем машина, подкинутая вверх, пронеслась метров на двести вперед, с силой ударилась о землю и разбилась.

Каждый день приносил находку — то какие-либо части от самолета, то обломки груза, находившегося в кабине.

Когда были найдены револьвер Эйельсона, шлемы и патроны, стало ясно, что пилот и механик погибли.

13 февраля матрос «Ставрополя» Джекопсон крикнул:

— Начальник!.. Нога!..

Все бросились к месту, где из-под слоя снега виднелся брошенный меховой сапог или… нога в сапоге.

Спеша и волнуясь, но вместе с тем осторожно снимали пласты снега и обнажили труп человека, лежавшего лицом вниз, со страшным смерзшимся натеком крови. Никто не знал, кто это — Эйельсон или Борланд? Я приказал закрыть труп железным листом и снегом, чтобы не тронули собаки. И мы стали ждать прилета летчика Гильома.

Летчик Гильом посмотрел на труп и тихо сказал: