Руал Амундсен - Всемирный следопыт, 1928 № 07

Об открытии Южного полюса уже все известно, мне остается только объяснить, почему мы вернулись из нашего, очень смело задуманного путешествия невредимыми, а капитан Скотт и его товарищи погибли такой трагической смертью…　

Скотт хорошо знал о моем намерении и тогда, когда покинул Австралию, и позднее, когда мы оба зимовали среди льдов. Когда мы осенью 1910 года покинули Мадейру, я передал своему секретарю запечатанный конверт, содержавший телеграмму на имя Скотта в Австралию. Телеграмма эта была отправлена, согласно моим инструкциям, несколько дней спустя, когда мы находились уже в открытом море, и в ясных и определенных выражениях сообщала Скотту, что я намерен состязаться с ним в открытии Южного полюса.

Позднее, зимою (когда в Антарктике бывает лето), несколько членов экспедиции Скотта пришли в наш лагерь в Китовой бухте и глядели на наши приготовления. Обе экспедиции принуждены были всю зиму провести в лагерях и дожидаться подходящей погоды, чтобы тронуться в путь к полюсу. Мы оказывали этим людям всяческое гостеприимство и дали им возможность изучить нашу экипировку. Мы предложили им даже перезимовать вместе с нами и взять у нас половину собак, но от этого они отказались. Мой опыт полярного исследователя убедил меня, что собаки — единственное удобное средство передвижения по льду и снегу. Они быстры, сильны и сообразительны. Скотт же приехал на юг, захватив с собой лишь моторные сани, оказавшиеся на льду и снегу негодными. Он привез также несколько шотландских пони и на них возлагал все надежды. Я был убежден, что он совершает ошибку, и, к моему великому огорчению, это упущение и послужило одной из причин его трагической гибели…

Мы расположились лагерем на ледяном барьере, и это в такой же мере способствовало нашему успеху, как Скотту вредило то, что он свой лагерь расположил на материке. Воздушные течения в антарктических областях делают погоду гораздо суровее на материке, чем на льду. Антарктический климат вообще самый отвратительный на свете, главным образом из-за постоянных ужасающих бурь. Ветры дуют с невероятной скоростью. Скотт пережил несколько таких бурь, когда невозможно было держаться на ногах, да и вообще сильно страдал от дурной погоды. У нас же на льду погода была гораздо терпимее, тем более, что мы, по опыту зная, насколько это важно, выстроили себе помещение, куда ветер не мог проникать.

Барьер, который так часто описывается во всех книгах об антарктических странах, в сущности, не что иное, как гигантский ледник, простирающийся от антарктических гор до самого моря. Этот ледник в 60 метров высотою протянулся на сотни миль в длину. Как все ледники и лавины, он постоянно ползет. Поэтому мысль расположиться лагерем на барьере никогда не имела сторонников.

Но я внимательно читал и изучал работы, изданные прежними исследователями. Сравнивая их отчеты, я был поражен, что Китовая бухта, расположенная в самом барьере, почти совсем не изменилась с тех пор, как в 1841 году была открыта Джемсом Россом [39] Джемс Керк Росс — племянник ранее упомянутого Джона Росса. Оба — полярные исследователи. Джемс Росс принимал участие в экспедиции своего дяди (1829–1833 гг.), открывшей северный магнитный полюс, а в 1839–1842 гг. начальствовал над экспедицией на Южный полюс на кораблях «Эребус» и «Террор». Оба путешественника участвовали в розысках экспедиции Франклина (1848–1851 гг.). ). Если эта часть ледника не двигалась семьдесят лет, — думалось мне, — значит, ледник лежит на твердой земле какого-нибудь острова. Чем больше я размышлял об этом, тем сильнее убеждался в правильности своего предположения. Поэтому я не побоялся расположить нашу зимнюю квартиру на вершине барьера в Китовой бухте. С помощью самых точных инструментов мне удалось потом убедиться, что лед в этом месте в течение многих месяцев оставался совершенно неподвижным.

Наше положение близ Китовой бухты было во многих отношениях выгоднее положения Скотта. Мы были немного ближе к полюсу, чем Скотт, и, как показали события, дорога на юг, которую мы избрали, была безусловно самой удобной. Но главным нашим преимуществом были собаки. Подготовительная работа заключалась в том, что мы предприняли из нашей основной квартиры несколько экспедиций на юг и устроили склады запасов на расстоянии нескольких дней пути друг от друга; благодаря этому на обратном пути с полюса нам не нужно было тащить с собой провизию. Конечно, эти склады мы устроили на скорую руку и оставили в них тот минимум запасов, в котором нуждались для обратного пути.

Я долго рассчитывал, каково должно быть расстояние между этими депо и сколько провианта следовало оставить в каждом из них; мне удалось уменьшить количество провианта, которое нужно было взять с собой, принимая во внимание, что мясо собак, везших припасы, могло также служить для нас пищей. Каждая эскимосская собака имела на себе 25 килограммов съедобного мяса и, взятая с собой на юг, уменьшала на 25 килограммов провизию на санях и в промежуточных складах. В расписании, сделанном мною перед окончательной отправкой на полюс, я точно назначил каждой собаке день, когда кончалась ее роль как двигательной силы и начиналась ее польза в смысле провианта, то-есть когда ее надлежало застрелить. Вот этот-то расчет и имел решающее значение для благополучного завершения нашей задачи…

Скотт и его товарищи умерли на обратном пути с полюса не потому, что были потрясены нашим приходом туда раньше их; они погибли от голода, так как не смогли запастись достаточным количеством пищи.

Дальнейшее хорошо известно. С четырьмя товарищами — Вистингом, Гансеном, Гесселем и Бьолендом — мы достигли 14 декабря 1911 года Южного полюса.

Мы пробыли там три дня и исследовали окрестности радиусом в 10 километров. Водрузив на полюсе норвежский флаг, мы благополучно вернулись к себе на главную квартиру. Через месяц, в январе 1912 года, прибыл на полюс Скотт и нашел там оставленные нами документы. Скотт и его четыре товарища сделали отчаянную попытку вернуться к своему исходному пункту, но по дороге умерли от голода и переутомления.

Первый пункт, к которому мы пристали на «Фраме» на обратном пути в Европу, был Буэнос-Айрес.

«Фрам» вернулся в Норвегию, а я остался в Америке и стал подумывать о том, чтобы снарядить еще экспедицию к полюсу. Я даже приобрел для этого аэроплан системы «Фарман» и собирался погрузить его на «Фрам», чтобы потом делать полеты над ледяными пространствами. На этот раз я собирался воздушным путем исследовать арктические страны, и это устремление имело большое значение для моих последующих экспедиций 1925 и 1926 гг., предпринятых на аэропланах и на воздушном корабле.

Аппарат «Фарман» прибыл в Осло, когда разразилась мировая империалистическая война и все связанные с нею ужасы.