Василий Ян - Всемирный следопыт, 1928 № 09

— Вы курили в этой бумаге свою махорку? — спросил он.

— Не свою махорку, а чужой английский трубочный табак, — поправил его Лобанов.

— Меня не интересует сейчас, как вы достаете табак, — возразил худощавый и вынул из той же удивительной коробочки что-то блестящее.

— Послушайте, дорогой мой, — заявил Лобанов, выведенный из терпения, — меня очень интересует, зачем вы дурака валяете? Я не понимаю, что вам надо.

— А это — не отсюда? — так же спокойно спросил худощавый и вставил в глазницу черепа блестящий предмет, оказавшийся вторым жестяным рефлектором, утерянным Лобановым в первый же вечер.

— Что за оказия! — пробормотал Лобанов.

— Нужно ли мне теперь отвечать на ваш вопрос, гражданин Лобанов? Отпираться как будто не приходится. Ясно, что все попавшее по вентиляционному ходу к гражданину Иваницкому брошено вами. Что вы бросили окурок и жестянку — вполне понятно. Но зачем вам понадобилось скатывать и бросать тарелки, это мы еще успеем выяснить. Ясно, что клад также унесен вами или вашим сообщником. Уже одного следа, ведущего к вашему жилищу, без этой «чудодейственной коробочки», полной улик против вас, было бы достаточно, чтобы в этом не сомневаться. Сознайтесь, где вы спрятали клад? Имейте в виду, что я за вами следил давно!

Лобанов был ошеломлен и не сразу нашелся, что сказать. Он перестал постукивать ногой о стенку, вскочил с чурбака и сказал с раздражением.

— Что вы мудрствуете! Если окурок и жестянка действительно мои, разве из этого следует, что остальное не брошено кем-нибудь другим, или что через мою комнату не мог пройти еще кто-нибудь? Мало ли здесь ходов! Вы же вот пришли сейчас!

— Я вас искал и нашел. Не будем спорить. Вы скажете: «совпадение» и так далее. Эти возражения мне знакомы. Вы часто так стучите ногой об стенку? — внезапно оборвав себя, спросил худощавый.

— Всегда, когда сижу здесь и занимаюсь.

— Не это ли вы, товарищ Иваницкий, принимали за стук молотка сапожника?

— Пожалуй, что это, — печальным тоном подтвердил Иваницкий.

— Вот вам еще доказательство! Говорить больше не о чем. Улики — неопровержимые, смею думать! Нет, нет! Возражать будете уже следователю. Вы арестованы.

И, обращаясь к Иваницкому, он весело добавил:

— Я был уверен, что это дело распутаю!

На другой день в газетах в отделе происшествий появилось следующее сообщение:

«Полуразрушенный дом, занимаемый гражданином Стручковым, обвалился. Из-под развалин извлечен обезображенный труп хозяина, принимавшего участие в похищении клада, найденного накануне археологом при раскопках. В окоченевших руках трупа крепко зажат один из похищенных ларцов, набитый ценностями. В кармане— похищенный у археолога план, в котором было указано местонахождение клада. Ларец тут же был опечатан. Другой похищенный ларец еще не найден. Труп отправлен для вскрытия в анатомический зал университета».

Одновременно сообщалось, что арестован подозреваемый в соучастии в похищении студент Лобанов, который долгое время жил в катакомбах. Против него имеются неопровержимые улики. Производится следствие.

Следующее сообщение гласило:

«Кассир мыловаренного завода Хлопов скрылся. Обнаружена значительная растрата. Хлопов вел крупную картежную игру. При обыске на квартире у него найдена записка к жене такого содержания: «Если я исчезну и растрата не будет пополнена, значит, надежда на клад меня обманула и я покончил с собой». Очевидно, эта записка оставлена со специальной целью замести следы и выиграть время, чтобы успеть подальше уехать. Интересно отметить, что один из наших дальновидных рабкоров давно указывал, что у Хлопова не все благополучно, но при ревизии благодаря ловкости Хлопова обнаружить в свое время растрату не удалось».

На другой день в камере следователя Лобанов безнадежно пытался разорвать сеть захлестнувших его улик и все более раздражался.

— Все, что я знаю, я рассказал! — воскликнул он. — Мне надо готовиться к зачету, а у меня отнимают время всякими расспросами! Ни в чем я не повинен! Никакой шкатулки не видал! В жизнь свою не видал никакого Стручкова! Вот и все! Баста!

Когда вывели Лобанова, в комнату вошел Кондов.

— Товарищ следователь! У вас все о Стручкове разговоры — даже в ожидальне слышно. Стручкова хоронить сегодня повезут, а я вам привел его живого!

Следователь рассердился:

— Что вы мне, товарищ, чепуху рассказываете! У меня спешные… — Слова замерли у него на губах: в раскрытую дверь входил живой Стручков. Правда, он больше был похож на мертвеца — бледный, еще более худой, чем раньше, и весь в лохмотьях…

— Как вы его нашли? — спросил следователь Кондова.

— А я с козами заместо собак пошел. С его козами. Отвязал, а они меня и привели в Кобылий овраг, прямехонько под кусточек, где он лежал да размышлял, что ему делать. Он даже обрадовался, меня спросил, что ему делать.

Показания Стручкова были еще более нелепы, чем его появление.

Виновным в похищении клада он себя не признавал, хотя сказал, что половина клада у него.

— Ну, так отдайте, коли вы не похитили, — сказал следователь, — или скажите, где ящик.

— Этого я не скажу. Шкатулку я спрятал. Я так ее запрятал, проклятую, что никто больше не найдет! Ко мне уж больше не вернется!

— Чем же она вам так досадила?

Стручков рассказал удивительную историю о том, как безуспешно спасался от настойчивых преследований клада, пока тот через посредство неизвестного бандита не свалился к нему прямо в руки. Тогда он счел дальнейшее сопротивление бесполезным и принял клад, тем более, что бандит не пришел на назначенное место, чтобы избавить его от тяжелой обузы. Узнав, что дом обрушился, а самого его считают мертвым, Стручков хотел было воспользоваться благоприятным случаем и скрыться подальше с кладом, но не смог себя пересилить: «Не лежало мое сердце к этому беспокойству»…

Следователь, начавший сперва записывать показания Стручкова, скоро бросил это бесплодное занятие.

— Мы вас, гражданин, поместим в больницу; там определят, действительно ли вы так больны или вам это кажется, — сказал он, бросая ручку на стол.

— Я не говорил, что я болен, — ответил Стручков, проводя худым пальцем по острому кончику носа.

— Ну, да это и так видно. Там вы оправитесь, отдохнете, а после поговорим.

— Нет! Там — опять мучиться! Я сколько времени мучился! Особенно под кустом этим! Целых два дня! Спасибо, вот Кондов меня надоумил, сюда привел. Избавьте меня от этого проклятого клада, чтобы он ко мне больше никогда не возвращался! Вот что! — сказал он вдохновенно, — Я вам покажу свой план.

— Какой план? — недовольно спросил следователь: