Николай Ловцов - Всемирный следопыт, 1928 № 06

Услышав голос любимого почтаря, со всех концов Николаевска-на-Амуре — из больших свежесрубленных изб нагорной части и маленьких рыбачьих хибарок прибрежных улиц — потекли к Соборной все, от мала до велика.

— Что случилось? — обступили Никиту суровые сибирские рыбаки и охотники. — Аль опять пакость кака? Уж не появились ли где анархисты?

— Нет, не то, много хуже, — озадачил всех Никита. — Вчера я проезжал мимо Погиби, и тунгусы мне рассказывали, что два дня назад китайцы скупили от прокаженных всю клюкву, собранную на болоте, которое принадлежит прокаженным. И эту клюкву китайцы повезли в Хабаровск на продажу…

— Это собранную-то болячими? — воскликнул Федор, его старый приятель, такой же гонщик-почтарь, как и он.

— Да. Теперь и пойми, зачем я так гнал свою упряжку. Надо сейчас же сообщить в Хабаровск. Бегите на телеграф! Ведь этой клюквой они могут заразить всех жителей дальне-восточного центра. Сейчас в Хабаровске штабы всех советских войск. Там для нас ладится дело. Если пропадут они, то за ними пропадем и мы. Скорее на телеграф! Вот зачем я гнал!

— Провода порваны! — вдруг резко остановил их худой старик в куртке с медными пуговицами бывшего почтово-телеграфного ведомства. — Мы три дня не можем найти порыв, — пояснил он.

— Дела плохи… — покачал головой Федот.

— Да стойте, товарищи! — вдруг раздался из толпы голос. — Что вы, ослепли, что ли? Что нам беспокоиться! Гляди на Амур, смотри, как он вздулся. Им не добраться и до Троицка [8] Троицк — небольшой город, расположенный на правом берегу Амура, посередине пути от Николаевска к Хабаровску. ) — лед тронется.

— Нет, это не поможет делу, — тихо произнес Никита. — Лед тронется — они переждут на берегу, а там у них шаланды [9] Шаланда — очень большая своеобразная лодка, род баркаса. ) везде шныряют. Довезут водой.

— Ты, пожалуй, прав, Никита, — согласился Федот. — Если такое дело, то надо снаряжать погоню и опередить их. Может, от Троицка до Хабаровска провода еще не порваны?

— В погоню! — загудела толпа.

— Да кому же ехать? — обвел присутствующих взглядом Федот. — Кого снарядить?

— Кого же, как не Никиту! Только он со своим «Сахалином» и может догнать тунгусов. Хорошо, что сегодня у него другая упряжка. «Сахалин», поди, отдыхает. Вали-ка, Никитушка, выручай людей, — предложил старик с пуговицами.

— Верно! Один только Никита и сможет! — обрадовалась толпа.

— Да побойтесь вы бога! — остановил их Федот. — Парень только что приехал, устал и не жрамши. Как ты думаешь, Никита?

— Как? — сняв шапку, почесал затылок Никита. — Раз обчество велит, притом и людей выручить надо, — придется ехать, хотя отдохнуть бы не мешало. А ну, — махнул он рукой, — пойдем, Федот, снарядим нарты, да двинемся.

— Смотри, Никита, будь осторожнее, — сказал кто-то из толпы.

— Знаю, не впервой, — успокоил Никита и, прикрикнув на собак, вместе с Федотом пошел к своей избе на берегу реки.

Свои нарты и упряжь Никита снаряжал недолго, хотя тщательно ощупал каждую постромку, каждый ремешек; осмотрел, не трет ли упряжь собак.

Рядом с ним стояло шесть других нарт. Собаки должны были везти на них юколу [10] Юкола — сушеная горбуша и кета (рыбы из породы лососевых). ). Николаевцы рассчитали: в то время, когда Никита поднимается с привалу, его нагоняют грузовые нарты, и от них он получает провизию и едет дальше. А его запас, чтобы не перегружать собак, будет, на всякий случай, рассчитан дня на два.

Когда все было готово, Никита подошел к своему вожаку, громадному лохматому псу. Похлопав по шее и сжав между ног морду, он тихо сказал:

— Выручай, Сахалинушка, уж я тебе…

Собака, как будто поняв человека, лизнула ему руку и, повернувшись к своре, ответила ласковым рычаньем.

— Толковый пес! — закричали Никите с берега.

Никита улыбнулся, вскочил на нарты и крикнул на собак. «Сахалин» подался всем телом вперед, выпятил грудь и, упершись передними и задними ногами в снег, натянул постромки.

Остальные собаки, взвизгнув, проделали то же самое. Полозья, скрипя, оторвались от снега и легко спустились на лед.

С берега радостно закричали, замахали шапками и не отходили от берега до тех пор, пока густое облако снега, поднятое семью собачьими упряжками, не скрыло Никиту.

Дорога была опасная и тяжелая. Трудно пришлось собакам. Амурский лед стоял последние дни, и почти везде выступила вода. По ночам водяные лужи замерзали тонким стеклянным ледком. Собаки проваливались и резали лапы. На первом же привале Никита смастерил им для ног подобие варежек. Это спасло собак от ранений, но зато замедляло их бег.

Чем дальше Никита подвигался на юг, тем опаснее и опаснее становился путь. Попадались целые поляны, где старый зимний лед зиял черными трещинами, тянувшимися иногда от одного берега до другого. Приходилось тогда объезжать трещину стороной или берегом.

Днем ярко светило и грело солнце. Прежде Никита был бы рад ему, но теперь, несясь на любимой упряжке, он с тревогой посматривал на небо в надежде, что будет буран, а за ним и мороз. О, тогда бы он не горевал! При хорошем пути он сразу нагнал бы каких угодно собак севера. Одно радовало: нарты тунгусов были слишком перегружены, а у него — налегке, и разница в пятьдесят с лишним часов не так уж страшила его.

На второй день, когда Никите пришлось съехать со средины Амура к берегу, он заметил следы посторонних груженых нарт. Сейчас же остановив собак и не обращая внимания на то, что залез по колено в воду, он стал изучать следы. Они шли по тонкому слою льда, сначала разбитому полозьями и потом опять смерзшемуся. Нарты были широкие, и, судя по полозьям, их было несколько. Никита опытным глазом сразу же определил, что каждая упряжка имела пятнадцать собак. Из того, что разбитый полозьями лед успел снова замерзнуть, он заключил, что нарты прошли ночью, часов на пятнадцать раньше его.

— Ого!.. — воскликнул Никита. — Я их скоро нагоню. Если мы пойдем так дальше, то завтра я поравняюсь с ними… Молодцы собачки! — радостно похлопал он «Сахалина», затем и остальных собак.