И. Дельмонт - Всемирный следопыт, 1928 № 02

«Я прошел горы, реки и пустыни, я покорил Отрар, Дженд, Бенакет, Ходжент, Нурату, Бухару, Самарканд, Термез, Гургандж и нигде на земле не знал преграды.

«Ты же, страна Согд [18] Согд, Согдиана — древнее название страны, расположенной между Сыр-дарьей и Амударьей. ), с сердцем лисицы и клыками леопарда, хочешь избежать общей участи. Ты, оставив мне туловище, хочешь спасти свою голову у моря.

«Так я отрублю твою голову. Я отрежу голубую жилу твоей жизни и обращу на тебя лицо и проклятие пустыни. Это говорю я, Чингиз-хан Темучин [19] Темучин — имя монгольского завоевателя; Чингиз-хан, т.-е. великий хан, — его титул, прозвище. ).

Сказав так, он подозвал к себе сыновей и добрых тушемилов (министров) и приказал

……. 10.000 человек.

Через четыре года, в год Мыши, 15 числа первой луны Янгы-дарья повернула к северу от великой плотины и, смыв девять городов и бесчисленное …………

….. записал Джучи,

исполнитель воли отца и повелителя своего, Чингиз-хана, чтобы засвидетельствовать великие дела ……

……. грамоту в край

плотины ………………

от Яныкента [20] Яныкент — название древнего города, от которого теперь остались одни развалины против Кзыл-Орды, километрах в 30 от левого берега Сыр-дарьи. Под Яныкентом Чингиз-ханом была сооружена плотина, изменившая русло Сыр-дарьи. ) день ……..»

Прочитав письмо и перевод, Андрей Кравков вынул карту и в сотый раз долго изучал голубого аральского краба с его двумя мощными щупальцами, которые, пронизав горячую страну, шевелились где-то под «Крышей Света» [21] Мощные реки, впадающие в Аральское озеро — Сыр-дарья и Аму-дарья — в верхнем течении извиваются по сторонам Памира — «Крыши Света». ). Потом он достал несколько книг и, заглядывая в полученный перевод, что-то разыскивал в них и иногда делал выписки.

Краском Андрей Кравков был человеком горячей хватки. Раз наметив, себе цель, он загорался пафосом преодоления. Его душевные и физические силы тогда собирались в один фокус, и в просторах жизни всегда оставляли за собой четкую струю.

Военная судьба лет пять бросала его по Туркестану. Не раз он пересекал пустыню, пробирался по алайским ущельям до английских ворот у Гульчи, спускался по голубым щупальцам до Арала, рыскал по тугаям [22] Тугаи — лесные заросли по берегам средне-азиатских рек. ) — и всюду он видел, как от гор до моря великая древняя страна жаждет… Жаждет издавна, жаждет сухими песками, обреченным трудом, смертью городов. Кравков видел, с каким отчаянным упорством человеку даются короткие километры жизни около рек. Колеся по краю, он нашел даже целую страну, съеденную песками. Пораженный этой древней тайной пустыни, он начал копаться в песках, книгах и памяти людей. Постепенно эти три пути сходились к одной точке. И тогда в голове Андрея Кравкова родился гигантский план.

— Входи, входи, голубчик! — час спустя приветливо говорил Кравков, кончая второе письмо.

Володя Беликов замялся у двери.

— Не мешаю вам, Андрей Михайлович? Здравствуйте! — сказал он.

— Здравствуй, Володя! Проходи. Я… вот… сейчас кончу, — не отрываясь от письма, говорил Кравков.

— А я словно чувствовал, что вы приехали, — дай, думаю, зайду, — сказал Беликов, неловко садясь против стола.

— Ну, вот и хорошо… — рассеянно поддакивал Кравков. — Ну, вот и хорошо…

— Я все эти дни думало вас, Андрей Михайлович. Удивительный вы человек! — после небольшой паузы добавил Беликов, восхищенно глядя на Кравкова.

— Да что ты? И почему же ты так решил? — спросил Кравков, на минуту подняв голову и; добродушно лучась на собеседника.

— Да как же! — немножечко смущаясь, с жаром сказал тот. Ведь вот возьмите хоть это дело с плотиной. Подойдет к нему один, подойдет другой — незаметно. А взялись вы — и всем вокруг стало как-то горячо и неспокойно. Мысли, чаяния, люди, как бумажки и листья на ветру, так и потянулись за вами. Вот послушайте дехкан…

— Не за мной, Володя, а за новой жизнью, — перебил его Кравков. — За янги турмыш, мой милый! А я только домогатель ее. Вот посмотри-ка, что мне прислали из Монгольской Академии, — прибавил он, передавая Беликову перевод грамоты.

Володя Беликов учился в институте сельского хозяйства и мелиорации и приехал из Саратова на практику по мелиоративному делу. Тут, между Зеравшаном и Аму-дарьей, он и столкнулся с Андреем Кравковым. Столкнулся и зажегся об его кипучие мысли и творческие замыслы.

— Ну, вот и кончил! — сказал, наконец, Кравков, принимаясь запечатывать конверты. И, взглянув на пытливо склонившуюся голову юноши, спросил:

— Разбираешься, Володя?

— Поразительно, Андрей Михайлович! — отозвался тот. — Даже немного жутко. И ведь все точь-в-точь, как вы предполагали!

— Да, теперь несомненно скоро выступим в поход, — сказал Кравков и раздумчиво добавил — А грамота, Володя, дала мне очень много — во-первых, она отчетливо сказала мне: да, плотина есть, и, во-вторых, эта плотина под Яныкентом. Собственно, теперь остались только развалины Яныкента. Вот смотри сюда— и Кравков развернул карту — эти развалины вот здесь, против Кзыл-Орды, километрах в тридцати от левого берега Сыр-дарьи… Когда-то это была цветущая страна. Но Чингиз-хан превратил ее в пустыню. Ее древнее название Согдиана. Там я видел чудесную Барак-калу… [23] Барак — имя; кал а — крепость, замок — замок Барака; древнее общественное здание, напоминающее о культуре страны, которая погибла в песках. ) Барак-кала!.. Какая же это красота! Понимаешь? За пятьдесят километров мы делали засечку [24] Засечка — прием при дальнепланных съемках, заключающийся в том, что с двух точек берут линии на дальний предмет, и потом, зная углы и одну из сторон образовавшегося треугольника, определяют расстояние до предмета. ), и было видно ее. Кругом пустыня и в ней — это одинокое, колоссальное здание. Громадный куб! И вверху чистейшие голубые купола — нет, голубые в бирюзу, чуть зеленоватые. И эмалью под ковер разделаны стены. Классическая лестница к озеру, а по бокам — мраморные сползающие львы — чудо искусства! Подземные строения — точная копия того, что над землей. Идешь, идешь спиралью вниз, бесконечными переходами и пустынными анфиладами, и там, в самой глубине — нечто вроде залы, и в ней — драгоценные нетронутые ковры. А кругом — ни души, пустыня…

— Андрей Михайлович, возьмите меня с собой! Я, ведь, как раз по плотинам, — вырвалось у Беликова, и его глаза заискрились влагой порыва.

Кравков пристально посмотрел на юношу и разглядел в нем беззаветную готовность к подвигу. Этот бескорыстный огонь Кравков ценил в людях, а потому и не мог отказать своему юному приятелю в его неожиданной просьбе.