И. Дельмонт - Всемирный следопыт, 1928 № 02

После этого я вооружился прутиком и, несмотря на великое негодование врага, перегнал его на другое место. В выборе этого места у нас вкусы сильно расходились. В то время, как сова искала глубокой тени, я предпочитал свет и солнце. Наконец, мы сошлись на небольшой ямке под защитой скалы, при чем большая часть птицы была хорошо освещена.

Установив аппарат, я замер, чтобы дать возможность сове успокоиться. Загнанная в угол, она чувствовала себя, повидимому, сильно угнетенной, а может быть, и смерть товарища произвела на нее впечатление. Но мне показалось, что в ее глазах виднелся укор, а вместо недавней злобы мелькал страх поставленного в беспомощное положение животного. Перья на голове ее сильно топорщились, что служило показателем сильнейшего волнения.

Я постарался, успокоить совушку, начав говорить с ней. Пока я говорил, она сидела без движения, уставившись на меня круглыми немигающими глазами. В это время солнце выглянуло из-за облаков, я нажал спуск и, сложив аппарат, поспешил отойти, не желая больше надоедать птице своим присутствием.

Теперь я принялся за осмотр соседних камней и скал. И вот что они рассказали мне.

Эту местность, избрало себе семейство каменных сов [53] Неясыть (каменная — лапландская — сова). ). Молодые, не получив еще полного оперения, не могли лететь и были в состоянии лишь прыгать, неловко переваливаясь с боку на бок, помогая себе крыльями. В небольших расщелинах и под нависшими камнями были излюбленные места обеих птиц. Здесь земля была покрыта пометом, перьями и отбросами совиного стола. Частенько совята сиживали на выступающем корне небольшой искривленной березки, откуда я вспугнул их давеча. Отсюда, в случае необходимости, совы могли быстро спускаться вниз и прятаться в одну из щелей.

Пищу им доставляла их мамаша, старая сова, которой едва хватало времени накормить прожорливых ребят и поесть самой. Она приносила им все, что попадалось ей на охоте. Обычно это были птицы и мыши. Но и не только они делались ее добычей, — на камне валялась лапа зайчика с обрывками окровавленной кожи.

Наверное, ночью, не подозревая о грядущей опасности, он медленно спускался к воде, где у самого берега росла нежная зеленая травка. Такой нет наверху, где между старыми соснами можно было найти лишь толстый слой хвои. Бедному косому нелегко было спускаться по крутому склону. Его ноги приспособлены скорей для подъема, и он был весь поглощен своей трудной задачей.

Вдруг раздался зловещий шум, и когти бросившейся вниз совы впились в спину зайца. Отчаянное сопротивление не спасло. его от острых когтей и крепкого клюва. Через минуту он был мертв. Старая сова притащила его птенцами и здесь начала рвать его на куски, которые они с жадностью глотали.

Зайчонка едва хватило на обед, и потому, оставив птенцов в одиночестве, сова снова полетела добывать пищу, спеша покончить с этим до наступления дня. Она боялась света — глаза ее видели днем прекрасно, но ей не хотелось попадать на вид дневным птицам, которые не питали к ней симпатии и, завидя ее, собирались большими стаями и с криком и писком носились вокруг нее, прогоняя кровожадного хищника от своих гнезд.

Избегая встречи сними, сова предпочитала днем забиваться куда-нибудь в укромный уголок и там проводить время до самого вечера. Молодые совята, насытившись, тоже залезали в одно из своих убежищ, где, благодаря серой окраске, совершенно сливались с окружающими камнями.

Так жили они среди скал, пока приход их главного и почти единственного врага — человека — не нарушил их покоя.

Два дня прожили мы с Семен Семенычем в Москве. За это время болезнь моего друга сняло как рукой. Мы побывали во многих интересных местах, но самое для нас интересное — московский зоопарк — мы нарочно оставили напоследок. Его осмотром мы должны были закончить свою московскую эпопею.

По случаю воскресного дня народу здесь собралось видимо-невидимо, и мы порядком постояли-таки у кассы, прежде чем купили себе билеты.

Первые звери, которых мы увидали, оказались самыми обыкновенными зайцами. Какой-то «спец» водил за собою тучу народа и, остановившись перед зайцами, объяснял экскурсантам про защитную окраску зверей. Заяц-русак имеет шкурку, подходящую под цвет полей, в которых он кормится и ложится на отдых. Заяц-беляк зимою становится белым, так что его трудно увидать в лесу, среди запорошенных кустиков и пеньков. Все это устроено в природе нарочно для того, чтобы зайчики могли спасаться от нескромных взглядов своих бесчисленных врагов. По словам «спеца», почти все дикие животные имеют защитную окраску, которая служит либо для защиты, либо для охоты.

Зоопарковские зайцы оказались, как зайцы, и не могли удивить таких искушенных охотников, как мы.

— Подумаешь, невидаль!.. Русака показывают! Мы почище этих на горбах своих таскали, — проворчал Семен Семеныч. Толкаться по саду с экскурсией показалось нам скучноватым, и мы отправились самостоятельно.

Мы шли среди зверей и удивлялись на каждом шагу: волки, медведи, зобастые пеликаны — все было настоящее, живое, разумное — и «только не говорило»… Впрочем, одно из этих животных говорило… Оно говорило на чистом русском языке. Это был большой зеленый попугай.

Проходя мимо его клетки, Семен Семеныч спросил:

— А это что за птица?

Неожиданно для нас птица отрекомендовалась сама:

— Попочка… Милый попочка, — сказала она, приветливо кивнув нам головой.

Семен Семеныч в удивлении отступил на шаг и недоумевающе оглянулся на меня.

— Слыхали? — спросил он меня.

— Слышал. Ну, и что же тут удивительного? Разве вы не знали, что попугаи говорят?

— Хотя читал про это самое у Робинзон Крузе, но, простите за откровенность, не доверял. Теперь вижу, что Робинзон Крузе прав.

Семен Семеныч смело вступил с попугаем в разговор.

— Эй, крылатая тварь! — обратился к попугаю мой друг. — Хотя ты и насекомая, а все-таки маленько соображаешь. Скажи мне, кто я такой?

— Дурак! — крикнула птица.

— Прошу не выражаться! От такого же слышу!.. А кто из нас дурей — еще неизвестно… — возмутился мой друг.