И. Дельмонт - Всемирный следопыт, 1928 № 02

Домик этот обычно представляет собой брошенную ракушку улитки, заключенную в плотный футляр из паутинной ткани. Самое любопытное в нем — его местоположение. Паучиха обычно подвешивает его на прочных паутинных нитях к веткам какого-нибудь куста на высоте около 40 сантиметров над землей. Дом в 35 раз тяжелее паучихи. Спрашивается, как удается ей поднять его на такую высоту? Применительно к человеку, это значило бы поднять на канате глыбу, весящую свыше 2 тонн на высоту 100 метров.

Работа мадагаскарского паука оставалась до последнего времени загадкой. Наблюдая жизнь нескольких экземпляров паука в террариуме и тщательно изучив их строение, английские натуралисты, наконец, открыли этот секрет.

Облюбовав подходящую ракушку, паучиха спускается с ветки на паутинке, прикрепляет конец ее к ракушке и поднимается опять по этой же паутинке, продолжая выпускать вторую нить. Затем она остается на ветке и ждет: двойная эластичная нитка, высыхая, ссаживается, укорачивается, и ракушка приподнимается на крошечную долю дюйма. Тогда паучиха опять спускается к ней и повторяет свой маневр.

Работая так непрерывно несколько дней подряд, она поднимает свой домик на желательную высоту и принимается затем за его внутреннюю отделку.

В конце 1926 года советский ученый профессор И. И. Иванов был командирован Академией Наук в Западную Африку для постановки опытов над антропоморфными (человекоподобными) обезьянами — шимпанзе. Для изучения этих обезьян нужно находиться в тропической зоне, потому что вне тропиков шимпанзе живут недолго и не могут размножаться.

Заручившись содействием директора Пастеровского института в Париже д-ра Кальметта, проф. Иванов отправился на опытную станцию института во французской Гвинее, при которой имеется питомник человекоподобных обезьян.

Положение на станции оказалось хуже, чем ожидал ученый. Станция еще находилась в периоде оборудования. Правда, имелись хорошие лаборатории, но не было мало-мальски подходящего для жилья помещения. Сторожевой дом, где думал устроиться профессор, оказался заселенным термитами (муравьями). В питомнике при станции имелось 30 обезьян, но это была все «молодежь»; только одна взрослая обезьяна могла годиться для опытов. Вопрос о разведении шимпанзе здесь даже не поднимался.

Проникающая в дебри Африки «цивилизация» губительно отражается на шимпанзе. Они вымирают, а уцелевшие забираются в глубину лесов. Но и тут уже появился след человека. Тропическая природа здесь причудливо переплетается с европейской культурой. В лесах ползают громадные питоны (змеи), а рядом — по новопроложенной дороге пробегают, по десятку в день, автомобили.

Поймать необходимых для опытов взрослых шимпанзе очень мудрено при том способе охоты, который применяют местные негры. Они выслеживают семью шимпанзе (шимпанзе живут семьями) и при помощи собак криком и шумом загоняют обезьян на дерево. Вокруг дерева разжигается костер из соломы с одурманивающими растениями. Обезьяны задыхаются в дыму, спускаются или падают с дерева и, большей частью, погибают под ударами дубин. Негры из чувства самосохранения предпочитают убивать взрослых обезьян, а на станцию доставляют одних малышей. По дороге часто обезьяны гибнут от дизентерии, заражаясь от негров, среди которых эта болезнь очень распространена.

Профессору Иванову пришлось самому отправиться вглубь страны за шимпанзе, в сопровождении отряда негров, предоставленного ему губернатором Французской Гвинеи. Самый способ охоты был изменен. Из Парижа выписали сети для ловли обезьян на деревьях. Теперь неграм не позволяли разводить под деревьями костры и оглушать обезьян дубинами. До прибытия сетей охотники прибегли к такому методу: загнав шимпанзе на дерево, они ждали, пока изголодавшиеся обезьяны сами не сойдут на землю. Но взять взрослую шимпанзе не так-то просто. Многие негры за такие попытки поплатились пальцами рук. Один уже пойманный крупный шимпанзе разломал клетку, сильными ударами сбил двух негров и забрался опять на дерево. Видя себя окруженным, беглец в ярости бросился с высокого дерева и переломил позвоночник.

Если обезьяну не дразнят — она спокойна Шимпанзе не трудно приучить. Просидев три-четыре недели в неволе, она уже не возвращается в лес; ее все равно там не примут. В питомнике обезьяны проводят время на свободе. Прыгают по пальмам и по звонку отправляются есть, как дети, взявшись за руки.

Следующий эпизод показывает, что даже крупные экземпляры привыкают к неволе. Однажды взрослый шимпанзе выскочил из клетки и забрался на дерево. Другие обезьяны подняли невообразимый вой. Негры, работники питомника, в страхе разбежались.

Обезьяна спокойно уселась на верхушке пальмы и курьезно приложила ладонь к щеке, как это делают люди. Пока что она не выражала никаких грозящих опасностью намерений.

Тогда проф. Иванов взял чашку, из которой ела обезьяна, положил туда «папай» (род фруктов) и, вооружившись на всякий случай револьвером, стал тихонько приближаться к дереву. Увидев еду, обезьяна начала быстро спускаться, а профессор так же быстро — отступать. Шимпанзе надвигался на профессора, беспокойно постукивая кулаками по стволам деревьев. Но, увидев, что ее никто не преследует, а лакомый фрукт от нее отдаляют, обезьяна вернулась на дерево и так прожила на пальмах несколько дней. В часы еды она спускалась вниз, потом снова забиралась на дерево. Летом 1927 г. на Слоновом Берегу охотился один француз — специалист по ловле обезьян. Он доставил проф. Иванову несколько ценных экземпляров.

В июле 13 обезьян были погружены на пароход для отправки в Сухумский обезьянник. Но морское путешествие вынесли только две из них, да и те недолго прожили в Сухуме.

Древняя легенда о «лебединой песне» — единственной песне, которую поет лебедь в момент расставания с жизнью, дошла к нам из глубины веков, ибо уже в V в. до нашей эры знаменитый философ Греции Сократ упоминает о лебединой песне, «которой и люди должны были бы подражать, расставаясь с жизнью без страха». Аристотель — величайший натуралист древности — столетие спустя также принимает за достоверный факт лебединую песнь и пишет: «Лебеди обладают способностью петь, главным образом, при конце их жизни, и многие лица, путешествовавшие у берегов Ливии, слышали их предсмертную песнь». Однако в I веке нашей эры римский ученый Плиний Старший опровергает эту легенду.