Анастасия Кашен-Баженова - Механическое стаккато (СИ)

Каким может быть кабинет руководителя клиники?

Этот был большим и очень предсказуемым. Изображения из анатомического атласа на стенах, полки, забитые книгами, широкий стол и удобные кресла для важных посетителей. Скелет в углу. Все под стать человеку, сидящему за большим столом.

Именно таким бы представился главный врач любому человеку, имевшему возможность увидеть кабинет до знакомства с хозяином.

Но кое-что делало интерьер слегка безумным, кое-что выбивалось. На одной из полок висела маска в виде головы диковинной птицы, на скелет в углу был небрежно наброшен грубый кожаный пиджак. А на стене за креслом доктора темнело ружье и инструментарий какого-то живодера.

На столе в странном порядке лежали стопками бумаги, образуя между краями идеально ровные коридорчики. По этим идеальным коридорчикам невольно бегал взгляд, иногда останавливаясь на буквах какого-нибудь бланка.

Сам доктор — джентльмен примерно тридцати пяти лет, с прической, модной, но и в тоже время слегка небрежной, с круглыми очками на носу, суровым взглядом и изредка всплывающей «понимающей» улыбкой, не смотря на ожидающего его внимания посетителя, писал:

«Говорят, что в мире все всегда повторяется. Повторяются люди, повторяются события, повторяются места…

Я почти уверен, что где-то есть место, похожее и на мою больницу. Мою — странно звучит. До сих пор не слишком привычно. Как и то обстоятельство, что бедняга Флавель, управлявший тут всем до меня, был растерзан этими «зверями в человеческом обличии» из буйного отделения. Вовремя и кстати.

Право слово, Флавель, ты был неплох, но Бернардт Штейн уж получше тебя».

Время заметки выходило некрасивым: минутная стрелка находились где-то между двадцатью и двадцатью пятью минутами. Доктор решил не писать цифры. Оценивающе пробежав взглядом по строкам, выведенным мелким, убористым, но разборчивым почерком, совсем не свойственным врачам, промокнул листы, чернила уже подсохли, и прикрыл дневник бумагами.

Он облокотился на стол и стал оценивающе рассматривать посетителя, последнего на сегодняшний день, десятого. Главный врач никогда не принимал нечетного количества людей, и сегодня пришлось задержаться ради круглого числа.

Посетитель выглядел богатым человеком, и доктор Бернардт Штейн до сих пор не до конца понимал, как с ним разговаривать. Гостя он не знал, что не так уж удивительно — никто не может знать всех вокруг, но доктор старался запоминать особенно важных и состоятельных людей: их маленькие привычки, сильные стороны и слабости; знать побольше о людях, с которыми привык общаться или мог столкнуться. Важные персоны в психбольнице были частыми гостями, ведь упечь ненужного родственника в психушку безопаснее, чем просто избавиться от него каким-нибудь варварским методом вроде убийства.

— Вообще, док, она тихая девочка, — богатый дядя еще не представленной доктору душевнобольной отер платком покрывшийся испариной лоб.

Он не нервничал, просто страдал отдышкой и еще двумя-тремя разными недугами, свойственными слишком полным людям. Его выражения выходили простыми, небрежными, что создавало о нем впечатление, как о человеке, хоть и нажившим богатство, но не имеющем благородной истории семьи. Скорее, удачливый торговец или делец.

— Мне ее родня умершей сестры подкинула, — продолжал он жаловаться. — На что им блаженная? А мне на что? Да, в общем-то, и не страшно — прислуги полон дом, но дело в том, что я уезжаю по делам в Азию.

Мужчина сделал очередную паузу, четвертую с того момента, как начал свою историю. Казалось, мысли, чтобы родиться в этом грузном теле, необходимо облететь все его рыхлые формы. За это время, пожалуй, доктор мог бы написать ещё одну заметку.

Богач послюнил пальцы, переворачивая бумажные странички, встряхнул ручку, собираясь выписать чек, наконец, продолжил:

— Прошу вас относиться к ней хорошо, это воля моей покойной сестры. Из основных условий: выпускать ее гулять по городу раз в день после двух часов.

Посетитель, так и не назвавший своего имени, протянул чек, сумма более чем впечатляла.

— Вот как? — доктор Бернардт Штейн положил чек перед собой и сплел пальцы вместе. Очень уж большое удивление вызвало условие.

— Можете не волноваться, она вернется, — встретив пристальный взгляд доктора, добавил богач. — Остальное на ваше медицинское усмотрение.

— Очень интересно. Расскажите о ней чуть больше, если это не слишком вас затруднит, — попросил доктор.

Что же за больная такая, раз придется ее выпускать из психушки? Тут только один путь, ведь так? И ведет он сюда, а не обратно.

— Ну, она тихая, — толстяк, задумавшись, почесал третий подбородок, стесненный накрахмаленным воротничком. — Ее в городе многие знают. Думаете, я не пробовал ее домом ограничить? Пытался, но бедняжка слишком страдает в неволе, а это совсем не по указу сестры выходит. Но, док, — сомнительный богач расплылся в улыбке, — я же любящий дядька, я хочу, чтобы она вылечилась. Поверьте, когда люди мне мешают, нет нужды их прятать. Да и она полнейшая дура, никакого вреда!

— В нашей клинике лучшие условия. Не беспокойтесь, здесь мы постараемся ее вылечить, доверьтесь нам, — чек исчез в ящике стола, а хозяин кабинета улыбнулся.

Стол его был уникальным. Он хранил в себе столько компромата! Если бы составлялся список самых опасных предметов мебели, этот занял бы в нём первое место.

— Ну что ж, полагаю, теперь можно на нее посмотреть.

— Марта! — рявкнул мужчина так, что стены вздрогнули во всей больнице.

Марта оказалась служанкой преклонного возраста, из тех особ, чьего лица не вспомнить уже через минуту. Она ввела в кабинет молодую девушку, весьма миловидную. В скромном темном платье, корсет которого только чуть не дотягивал до самого модного нынче параметра женских талий, в этом платье больная казалась воспитанницей церковной школы. Ее каштановые, мелко вьющиеся волосы были собраны в небрежную причёску, а лицо бледным, взгляд под густыми ресницами отсутствующий. Иной поэт нашел бы свою музу в столь отстраненной, легкой красоте и зыбкой печали.

— Как видите, док, окружающий мир ей практически по барабану. Из проблем еще — левое легкое — механика, итог наркоты — увы, я мало знаю о прошлом девочки, но моя сестра тоже была любительницей всякого.

— Печально, — доктор кивнул на кресло рядом, и Марта усадила в него девушку.

— Зовут ее Ребекка, — дядюшка указал пухлой рукой в сторону больной.

— Осталось только подписать соответствующие бумаги, — Бернардт Штейн выхватил из стопоки договор и подал его клиенту. — Прочтите и подпишите. Речь о том, чтобы передать опекунство больнице и позволить лечение, ну и несколько дополнительных пунктов касательно содержания пациентки.