Федор Иванов - Подвиг бессмертен

— Но, думается мне, что настоящую штурмовку надо изучать не с карандашом в руках... С сердцем надо изучать.

— Да, вы правы, — ответил командир. — Однако у штурмовиков работа жаркая. И не у каждого сердца хватит.

Голубев отлично понял, что хотел оказать командир. «Илы», что называется, «ходили в штыковую» с воздуха, стараясь как можно точнее поразить противника. Не зря пехота так любила их. Красиво выглядит сомкнутый боевой порядок атакующих. Солдат, увидев в небе штурмовики, уверенней идет на врага.

Какая-то ревность, гордость за честь штурмовиков проскользнула в ответе командира эскадрильи. Посмотрим, мол, каков ты в полете. Ведь здесь придется обходиться без штурмана, самому прокладывать курс, когда, почти не глядя на приборы, придется маневрировать между двух огней — наземного и воздушного!

Сознание трудности задачи помогло Голубеву быстрее освоить самолет. Как всегда, он критически взвешивал свои силы, заранее подготовлял себя к преодолению преград. В первом же боевом полете Виктор Максимович завоевал себе авторитет.

...Самолеты шли над городом, занятым фашистами. Внизу — гряда редких облаков. Голубев взглянул на высотомер: 800. И сразу там и сям вспыхнули беловатые клубы — огонь зенитной артиллерии. Ведущий меняет курс, и Голубев четко повторяет его маневр. Он чувствует воздушную поступь командира, словно связан с ним невидимыми нитями. «Илы» снижаются и сбрасывают бомбы на колонну автомашин.

На минуту самолеты исчезают. Зенитчики врата настороженно подняли стволы орудий, ожидая штурмовиков, с той стороны, откуда они летели первый раз. Напрасные ожидания! Самолеты появляются сбоку, еще ниже. Зенитчики бессильны вести огонь. Черный дым окутал разбитые автомашины.

Новая команда ведущего: действовать самостоятельно. Голубев пристальнее вглядывается в цель, губы его плотно сжаты. Нет, он совсем не чувствует опасности. Внизу бегут вражеские солдаты. Стволы орудий, кажется, поворачиваются прямо на самолет Голубева. И в эту минуту «ил» пикирует. Медлить нельзя, но и поспешить — значит промахнуться. Голубев впивается в сетку прицела. Хочется пустить быстрее в дело бомбосбрасыватель. Но, нет! Еще раз выдержка. Цель приближается... приближается.

— Получайте, гады! — кричит он, поймав ее в прицел.

— Здорово им дали, товарищ лейтенант, — докладывает по переговорному устройству стрелок. Он радуется: командир у него попал не из «мазил».

— Что это? —спрашивает летчик, взглянув на небольшой побуревший холм. Делает вираж и замечает маленькую дверцу сбоку. Ясно, что это за «холм». Он сбрасывает бомбы. Бензосклад заволакивает дымом. Из блиндажей бегут фашисты. Голубев спускается еще ниже и поливает их свинцом из пулеметов. Он делает еще один заход.

— Кончайте работу! — распоряжается ведущий.

Голубев пристраивается к командиру.

Через полчаса он снова на зеленой поляне аэродрома.

Но сердце еще дышит жаром боя. Подходит, улыбаясь, командир эскадрильи.

— Теперь вот видно, что нашего полку прибыло. Семь атак—и все с поражением целей. Поздравляю с боевым крещением, объявляю вам благодарность.

— Служу Советскому Союзу, — отчеканил летчик, полный веры в победу.

Ночь. В землянке тихо. Чуть мерцает коптилка из снарядной гильзы. Летчики спят. Но не спится Голубеву. В соседней землянке заводят патефон. Виктор слушает музыку. Забывается усталость. Это первая часть Первого концерта для фортепиано с оркестром П. И. Чайковского.

Знакомая мелодия переносит Голубева в белоколонный зал Ленинградской филармонии, где он слушал ее до войны. Перед глазами встает величественный город: его золотые шпили, купола, просторные площади, красивые мосты.

...Сейчас над Ленинградом тоже ночь: мрачная, холодная. Быть может, в эту минуту фашистский летчик сбрасывает бомбы, и рушится высокая колонна. Стонут раненые, плачут дети. Ленинград — город его юности, мечты, надежд — в блокаде.

А в это время над городом в ночной осенней мгле проносится летчик-истребитель Герой Советского Союза Севастьянов и таранит фашистского стервятника. Обломки самолета горят в Таврическом саду. А вот второй отважный летчик-истребитель Талалихин рубит фашистского бомбардировщика под Москвой.

...Плавно льются мелодии Чайковского. Но мысль уже занята другим.

...Спустя несколько дней после этой бессонной ночи в древний приволжский город Углич, где жили мать, жена и сын Голубева, пришло письмо. Все свои тревожные раздумья Виктор выразил в нескольких неровных строках: «...Дорогие мать и жена! Не знаю, как вам и сказать, что на душе. Тоскую по сыну, по вас. Больно за истерзанную фашистом нашу землю, а потому главное — это воевать и воевать. Не ждите часто писем, но знайте, что мысленно я всегда с вами».

В тот день, когда родные получили письмо, Голубев поднимался в воздух девять раз. Девять раз, пикируя на передовые укрепления фашистов, бронированная машина пулями и бомбами расчищала путь пехоте. Летчик разбил переправу, по которой наступал противник, громил танки, уничтожал автомашины. Приземляясь после очередного вылета, он просил лишь об одном: поскорее «напоить и накормить» самолет, чтобы снова подняться в воздух...

Спустя три дня после письма мать и жена прочитали в газете сообщение: «Гремит слава на Дону о летчике-штурмовике старшем лейтенанте В. Голубеве... На своем «иле» только за пять месяцев войны он уничтожил до 50 танков, 2 самолета, 325 автомашин, 6 орудий и свыше 1500 солдат и офицеров».

Вскоре Голубева назначили командиром звена. Когда командование сообщило о своем решении, он сказал спокойно:

— Постараюсь на деле оправдать доверие.

И он выполнял задания отлично, мастерски... Однажды шестерка «Ильюшиных» под командованием Голубева шла на бомбардировку группы танков у железнодорожного разъезда. Была густая дымка. Ориентиры различались с трудом. Если опуститься ниже, чего доброго врежешься в землю, подняться выше — тогда совсем не будет видно земли. Был, правда, верный ориентир —полотно железной дороги, которое различалось в дымке, но Голубев знал, что его стерегут зенитки. И, кроме того, ему хотелось появиться над объектом внезапно — под углом к железной дороге.

Так и вел молодой командир свою группу, то снижаясь, чтобы получше разглядеть наземные ориентиры, то снова взмывая вверх, вел, вызывая беспокойство у ведомых. Шутка ли сказать — лететь при такой дымке без четко выдерживаемого курса! Но Голубев был спокоен: внизу лежали знакомые места. Не так давно он производил здесь аэросъемку. Голубеву удалось сфотографировать участок железной дороги, здания возле нее, разъезд, небольшую рощу.

Внизу показалась балка, темная, поросшая кустарником. Он знал: теперь осталось две с половиной минуты до цели. Голубев приказал ведомым приготовиться к атаке. Самолеты легли на боевой курс. И вот снова замелькали маленькие домики, сараи, склады. Но странно, разъезд выглядел пустынным, тихим. Где же танки, которые приказано бомбить? Неужели разведчики ошиблись? К тому же этих домиков в тот раз было гораздо меньше.