В. Афанасьев - Всемирный следопыт, 1927 № 10

— Ну, если бы это случилось, то я бы мог отдать ей свою каюту, — сказал Робертсон. — Если бы там оказалась женщина… — он не докончил. Он все еще относился с недоверием к предположениям Бийна, однако уж не так категорически не соглашаясь с ним, как раньше: впечатление страшной пустынности скал, виденных им в бинокль, подсказало ему то же, чем с ним поделился Бийн, когда говорил: «Если тут и не было крушения, то должно было быть».

А час спустя не нужно было уже и бинокля, чтобы убедиться, что это правда.

Здесь, к югу от острова Франсуа, море взбегало к самым утесам: предположения о крушении становились такими же Вероятными, как утверждение, что мрамор разобьет стекло. Все утесы были покрыты белыми линиями: так издали выглядели ряда лепившихся на них чаек.

Завыла сирена «Зундерланда», ответило эхо многократным повторением ее воя — и замерло. С криком, визгом и свистом взлетели вспугнутые чайки и, точно снежные хлопья, закружились в воздухе, а потом снова упали на свои места.

По команде Бийна «Зундерланд» пошел быстрее и начал круговой обход острова.

Все чаще и чаще стали виднеться беспорядочные расщелины и уступы в утесах, точно какие-то гиганты играли некогда здесь в кегли береговыми скалами; эта игра была особенно азартной и бешеной на северной стороне, за поворотом цепи скал. Тут утесы снижались— точно скот по тропинке к воде, они сходили к морю и стояли у берегов, сторожа волны. Вот здесь-то и произошло кораблекрушение.

Но кораблекрушение это произошло много лет назад. И кости скелета корабля, взнесенные давним ураганом на берег, были видны теперь на отмели и лежали здесь, словно обглоданные останки какого-то животного, от которых уже отлетел последний коршун с последним куском добычи. Боковые бревна остова корабля, похожие на ребра, еще лепились по сторонам киля, и улыбающийся день так и играл своим светом в пустых пространствах между ними: палуба, обшивка, мачты, руль — все исчезло. Недоставало только черепа для полноты сходства со скелетом мамонта!

Робертсон думал об одеялах и о брэнди, но вслух об этом ничего не сказал.

Опять заревела сирена, но никаких чаек она не спугнула с этого неприветного берега, и даже эхо вторило ей только глухим, как бы насмешливым откликом… Повеяло пустынностью — той самой пустынностью, что приходится родною сестрою жути, страху и безнадежности.

Бийн отдал команду рулевому и позвонил в машинное отделение, чтобы шли полным ходом. Потом, когда остров остался уже далеко позади, в безмятежной синей дали, блестя каймой белой пены, капитан приказал взять новый курс, а сам, вместе с Робертсоном, отправился в каюту для морских карт.

На капитанском мостике остался Амброз.

В каюте для карт Бийн налил в стакан воды, отхлебнул глоток, подержал его за щекой, а потом, точно найдя воду отвратительной на вкус, открыл дверь каюты и выплеснул все из стакана.

— Так-с, — проговорил он, ставя стакан обратно в стойку, — ну, что вы скажете теперь?

— Да, кажется, что мы маху дали, — ответил Робертсон.

— Остов корабля открыли! Подумаешь, какая штука! — начал опять Бийн, но теперь уже спокойнее, занявшись набиванием трубки. — Вздумали место кораблекрушения отыскать, ну вот и отыскали… Просто, точно судьба смеется над нами. И время потеряли, и курс свой бросили, а уж о затрате угля и говорить нечего. И для чего это все? Только для того, чтобы полюбоваться на эти ребра, вывороченные когда-то бурей на берег…

— Ну да что же особенно досадовать! — сказал Робертсон. — Что тут плохого, если мы взглянули на эти останки? Жаль только, что лет на пять опоздали оказать помощь. Как бы то ни было, но мы сделали все, что могли, и едва ли кому-нибудь на нашем месте удалось бы сделать больше.

Часа через два остров уже совершенно исчезла сменивший Амброза Робертсон увидал вдали за штирбортом какое-то крошечное пятнышко и какую-то громадную морскую птицу, кружившую над ним. Он проверил себя, взяв бинокль, и сейчас же послал вниз, в буфет, за Бийном.

— Ведь это же лодка там! — воскликнул Робертсон, когда капитан взбирался к нему на мостик.

Бийн наставил бинокль.

— Это они! — сказал он. — Ну, значит, я был совершенно прав! И уголь, значит, мы недаром потратили!

Он скомандовал переменить курс, а сам стоял и смотрел, как далекое крошечное пятнышко становилось все больше и больше.

— А это, должно быть, «Рыбий Остров», — взволнованно говорил капитан, хотя волноваться, вообще, было совсем не в его обычае. — Так себе, грязный холмик какой-то. Его и на карте-то нет. Ну да, так или иначе, а мы во-время подоспели, если только вообще мы еще нужны… Он опять наставил бинокль. — И полным-полнехонько народу! И хоть бы тряпку какую выкинули! Верно, совсем уж сил нет… Держите наготове лодку!.. И положите в нее жбан с водой да несколько кружек! Не надо заставлять их ждать воду.

В это время на мостик взошел Фаргус, и Робертсон побежал вниз исполнять поручения Бийна. Между тем весть о лодке обошла уже всю команду судна, и все свободные, вплоть до смазчиков и кочегаров, столпились на палубе.

Робертсон сам спустился в лодку, и, когда он близко подошел к затерявшемуся в море боту, у него сердце замерло при виде того, что происходило на нем.

Это был большой китоловный бот, полный пассажиров, сильно накренившийся на штирборт. Все люди в нем мрачно молчали, исключение составлял только один, и его громкий голос непрерывно раздавался над водой, долетая до спасителей тягучими, монотонными перепевами.

Немало было у Робертсона за его плавания тяжелых переживаний на море, но никогда еще в жизни не приходилось ему видеть ничего подобного. На боте было одиннадцать мужчин и одна женщина. Шестеро мужчин были мертвы, а остальные пятеро были умирающими от жажды. Женщина прижимала к груди ребенка, и он был единственным на боте существом, не испытывающим страдания.

Трудно было бы и вообразить что-нибудь более потрясающее, более жалкое и в то же время более страшное, чем эта кучка людей, заполнявших бот. Слезы так и бежали из глаз Робертсона, пока он перемещал оставшихся в живых людей к себе в лодку, утоляя их жажду и поддерживая кружки около их запекшихся губ.