Ю. Ларин - Всемирный следопыт, 1927 № 11

Через несколько дней Джунаид-хан, окруженный телохранителями, двинулся к Хиве. Дважды в день из-за дюн выезжали навстречу ему многочисленные отряды иомудов. Всадники молча склонялись к гривам коней при виде «святого» и так же молча следовали за ним. Когда хан приблизился к Хиве, он показал рукою на город и бесстрастным, спокойным голосом проговорил:

— Резать всех.

Три дня горела Хива, и на всех улицах шел кровопролитный бой. Потом явилась кавалерия Буденного. Целую неделю с боем уходил старый хан к границе. Больше половины людей потерял он, пока пробился в Персию.

Прошло шесть лет. Узбеки решили, что с Джунаид-ханом покончено. О нем рассказывали легенды и пели песни. Но летом оазисы, расположенные по Дарье, охватила паника. Все говорили о том, что хан скоро возвратится из Персии. Жители чинили крепостные стены, оставшиеся от прадедов, вооружались и выставляли усиленные караулы по ночам.

Могущественному Джунаид-хану, на случай его вторжения, противопоставлялся один эскадрон и стирая медная клиновая пушка. Эскадрон должен был охранять все оазисы по Дарье и целую полосу каракумских песков в двести километров длиной.

Когда пушку ввезли в оазис Джаланач, она вызвала сенсацию. Толпы жителей торопливо шли в густой пыли, которую подымали колеса пушки. Узбеки с изумлением трогали руками раскаленную на солнце медь и качали головами. Четыре желтых верблюда важно выступали, влача за собой орудие. Эскадрон рысью прошел вперед и расположился за крепостной стеной самого большого дома. Через полчаса у ворот крепости орудие встретил командир эскадрона.

Это был невысокого роста худощавый человек. Казалось, он насквозь был прожжен солнцем и пропылен песками Каракума. У него был прямой длинный нос, похожий на клюв. В зеленоватых глазах прыгали продолговатые кошачьи зрачки. Когда он смеялся, все его красное, обожженное лицо собиралось в складки, а нос еще больше выставлялся вперед. На затылке, ниже выцветшей фуражки, короткие волосы торчали кверху, как диковинные перья. Когда он оглядывался через плечо или смотрел в сторону, то слегка нагибал голову вбок. В такие минуты он чрезвычайно был похож на птицу, и потому получил прозвище — Ворон.

Он проделал несколько походов против Джунаид-хана и теперь с ласковой насмешкой глядел на пушку, которую ему навязали. Мысленно он видел целую вереницу верблюдов, которая тащила ее по песку. Он улыбнулся и подумал, что дорого бы дал, лишь бы пушка оказалась у хана. Быстрый, как вихрь, отряд хана пополз бы со скоростью украинских волов.

Командир эскадрона прошел двор, бегло и внимательно оглядел красноармейцев, чистивших коней и оружие, и направился к дому. В прохладной комнате, растянувшись на шелковом одеяле, он отдался своим мыслям. Два дня назад пришло секретное сообщение о том, что хан пройдет из Персии через оазис Джаланач.

Много лет Ворон участвовал в борьбе с ханом. Менялись методы борьбы, росли силы хана, но главным в этой борьбе всегда было одно и тоже — вода.

Два года Ворон подбирал коней для эскадрона. Туркменские кони двое суток могли вынести без воды. Верблюды в росные ночи, когда колючки в пустыне были влажны, могли итти более трех суток, не получая воды.

Чтобы уменьшить испарение в фляжках, Ворон приказал обшить их сверху белым войлоком. Впоследствии он убедился, что фляжки в войлоке хранят воду долее обычного на целые сутки. Около трех лет Ворон приучал пулеметчиков к езде на верблюдах. Они могли держаться даже на рыси и обычно охраняли караваны с водой.

Ворон достал карту, разостлал ее и впился в нее круглыми глазами. Его лицо имело слегка беспомощный и растерянный вид. Все сложные расчеты, выучка людей, даже вооружение должны были измениться в зависимости от того, где пройдет Джунаид-хан.

— Если тут… — бормотал Ворон, проводя пальцем через сплошные пески, — он, как скорпион, песку не боится… Тогда мне за ним одиннадцать дней пути.

Командир эскадрона замолк и откинулся на подушки.

«Надо брать ватные халаты. Ночью в пустыне очень холодно. Продовольствие, патроны — и непременно брать пулемет». Привычные цифры пудов и рассчеты пути замелькали в его голове.

«Ну, а если тут пойдет?» — палец командира медленно стал двигаться через оазисы, а лицо делалось все более испуганным. Потом он закрыл глаза. Казалось, он увидел что-то, приведшее его в ужас.

— Ну, и натворит! — наконец вслух проговорил он и, промолчав, снова продолжал вслух свои соображения. Он заговорил коротко и решительно, как будто отдавал приказания.

— Только воду! Все остальное к чорту! Без верблюдов поеду. Продовольствие каждый с собой возьмет. За сутки догоню. Халаты брошу: без них жарко будет. Один пулемет, воду на запасных коней и — айда!

Ворон спрятал карту в карман и снова задумался. Он ни к чему не пришел и чувствовал себя очень скверно. Негромко он отдал приказание дневальному. В комнату вошел проводник-иомуд и сел возле двери. Ворон доверял ему во всем. Оба вместе служили много лет и не раз сражались с Джунаид-ханом. Черный, как уголь, с резким, хищным лицом и длинными разбойничьими усами, Магома терпеливо сидел и молчал. Он выслушал все опасения командира, потом поднял соломинку и долго укладывал ее на вытянутом пальце, стараясь сохранить равновесие.

— Как это называется? — медленно спросил он по-русски.

— Весы, — отвечал командир эскадрона. Магома оживился и заговорил на своем языке.

— Судьба будет держать весы жажды вот так, — он воинственно протянул руку вперед. Лицо его стало угрюмым и диким. — С этой стороны будем мы, с другой — Джунаид-хан. Каждый будет лить на весы кровь и воду. Но у кого будет больше воды, тот победит. — Магома сделал театральный жест и умолк.

— Это я без тебя знаю, что вода нужна, — слегка обидевшись, сказал Ворон.

— А потом будет вот так, — продолжал торжественно декламировать Магома. Он поднял лицо кверху и заговорил за воображаемую Судьбу.

— О, Жажда, возьми твои весы! Ты видишь, эта чаша поднялась. Возьми кровь хана и разлей ее под солнцем по всему песку Каракума! — Магома замолчал, как бы ожидая увидеть от своей импровизации эффект на лице командира. Но красное лицо Ворона с длинным носом и круглыми зелеными глазами внимательно уставилось на него без всякого выражения.

— Так где же он пойдет? Что брать, и чего не брать? — переспросил командир эскадрона.

Магома молчал.

— Ни черта ты, братец мой, не знаешь, — грустно проговорил Ворон. Он спрятал карту в карман, и оба вышли во двор.

Поздно ночью по всему оазису завыли собаки. По роще между крепостными стенами бешено протопотал конь. Бессильный, тихий удар в ворота, сопровождаемый стоном, поднял на ноги дневального. Разбуженный Ворон подошел к воротам. С улицы в приоткрытую щель ворвался конь. Он был в мыле и дрожал всем телом. Прямо к ногам командира с седла сполз человек. Дневальный поднес фонарь. Старый узбек, стоя на четвереньках, с трудом поднял голову кверху. На секунду он как будто исчез в темноте. Фонарь качнулся в руке пошатнувшегося молодого красноармейца. Потом белый круг от фонаря пробежал по земле и снова в упор осветил окровавленную человеческую маску. Борода раненого вымокла в крови. Вместо ушей и носа зияли раны. Изувеченный человек тихо бормотал что-то, но Ворон не понял, что именно.