Ю. Ларин - Всемирный следопыт, 1927 № 11

— Дарган-Ата, Отец Лоцманов… — отчетливо проговорил, наконец, раненый.

— Тревогу! Фельдшера! — как эхо отозвался Ворон, подхватывая падающего лицом вперед старика.

Через несколько секунд, раздирая уши, медная труба задребезжала тревогу. Началось что-то невообразимое. Дневальный подбежал к груде сухой колючки, приготовленной для этого случая. Он вылил на нее банку керосину и бросил спичку. Весь двор осветило, как днем. Отчаянный рев перепуганных верблюдов, ржанье коней и топот бегающих кавалеристов — все это вспыхнуло, как пламя, и так же быстро погасло. Посреди двора в темноте стояли стройные ряды всадников.

— Пусть верблюды идут следом. При орудии оставить пулемет и десять человек. Са-а-ди-ись!

Тесные ряды рванули в карьер и понеслись в непроницаемый мрак. Почва была каменистая, и лошади шли легко. В ночном небе протянулась закатная розовая полоса. Потом она стала яркой. Скоро в небе заполыхало пожарное зарево и осветило серые пески. Какой-то непрерывный, ровный звук наполнял пустыню. Его было слышно сквозь гром копыт эскадрона. Потом он расщепился в аккорд — и стало ясно слышно человеческие голоса:

— О-о дот вайдот! (На помощь!).

В рядах всадников кто-то нервно сказал:

— Жители кричат…

Через полчаса карьера пришлось перейти на шаг. На пути была дюна. Потом сразу из мрака выступил пылающий оазис. Это было сплошное море огня.

Оглушительно шипели деревья. Их ветви корчились в пламени. По верху стен метались черные людские тени. Окраина оазиса еще была цела, и на ослепительном пламени чернильными силуэтами выступали тополя. Глиняные крепости превратились в огромные печи, в которых горели люди вместе со своим скарбом.

Ворон спешил эскадрон и почти всех людей выслал на помощь жителям. Противника не было. Разъезд никого не встретил. Спасать людей из охваченных пламенем крепостей было чрезвычайно трудно. Непонимающие, неслышащие люди, обезумевшие от резни, бегали по стенам и кричали:

— Вайдот!..

Многих приходилось вытаскивать силой. Женщин в оазисе не было. Их захватил Джунаид-хан. Обгорелых, израненных стариков и детей красноармейцы приводили и приносили к Ворону. Фельдшер еле успевал справляться с работой. До рассвета Ворон решил не трогаться с места. Он опасался засады и, кроме того, ожидал своих верблюдов с водой. Раскачиваясь вперед и назад, ударяя себя в грудь и перебивая друг друга, раненые в тлеющих халатах с плачем рассказывали о несчастьи. Нападение было произведено сразу на все ворота. Людей избивали, как скот.

Красноармейцы с сочувствием выслушивали раненых, но Ворон был равнодушен. Только когда он узнал, что хан угнал скот, что-то вроде удовольствия мелькнуло на его лице. Теперь он знал, что хан не может двигаться очень быстро. Но через час лицо Ворона омрачилось. Высланный второй разъезд пригнал назад больше половины скота. Джунаид-хан не взял с собой даже коров, которые выживают только в оазисах. Обычно он их резал на месте и брал мясо с собой. Ворон недоумевал, зачем хан напал на оазис, и лицо его делалось все более тревожным. Вместе с серым рассветом пришла разгадка. Баедный, растерянный красноармеец приблизился на измыленном коне.

— Товарищ командир! Ночью повели верблюдов. Меха водой не наливали. Хотели поскорей, потому что вода и тут есть. Нас было пятеро на весь караван. Все меха порезали, мы и не видели — кто.

Если б вода была, слышно было бы, а то и не слыхали ничего.

Лицо командира стало серым, как песок, на котором он стоял.

— А запасные? — спросил он.

— Веревки отрезали. Запасные все на одном верблюде были. Украли и запасные.

Ворон не обладал пылким воображением, но в эту минуту ему представился Магома, рассказывавший о весах.

— Меха есть у вас для воды? Все куплю, — медленно проговорил Ворон, обращаясь к ближайшему узбеку.

— Вчера пришли на базар иомуды и скупили все меха, — отвечал старый лавочник.

— Так ведь я приказал по всем оазисам не продавать меха! — воскликнул Ворон и шагнул к старику.

— Они очень много заплатили, и мы продали, — отвечал старик.

— Вы продали свою жизнь, — заорал Магома и плюнул в бороду старику. Старик виновато вытер бороду рукавом и молчал. Магома, бесстрашно глядя в зловещее лицо Ворона, проговорил:

— Джунаид-хан напал не на Дарган-Ата, а на нас. Он знал, что мы погонимся и лишил нас воды. Все остальное неважно и сделано нарочно, — и он пренебрежительно пнул ногой дымящуюся головню.

— Как неважно? — завопил старик. — Он угнал больше тысячи баранов! Он захватил всех женщин и увел с собой!..

— Ах, вот как? — переспросил Ворон. — Он взял баранов?

— Почему радуется командир, когда нас ограбили? — сказал старик, когда увидел, что лицо Ворона расцвело в улыбку.

— Аллах пожалел вас и подарил вам баранов, — сказал Магома. — Молитесь, — с насмешкой добавил он, — может быть, эти бараны спасут вас, потому что никто не ходит так медленно, как баран, и теперь мы можем преследовать хана.

Ворон кивнул головой, подтверждая соображения Магомы. Джунаид-хан был обременен добычей. Поход был еще вполне возможен. Кроме того, имея скот, разбойник должен был итти по линии колодцев.

Ворон отошел в сторону, закурил и погрузился в размышления.

Ворон решил выступить налегке и как можно скорей. Жители снесли в одну груду пустые тыквы для воды, заменявшие им меха. Их наполнили водой и быстро погрузили на верблюдов вместе с двумя мешками лепешек. Через какой-нибудь час отряд выступил, имея впереди караван с водой. Скорым шагом отряд прошел посевы, потом полосу песка, засаженного кустарником.

Холодная знобящая ночь окончилась, и сразу начало жечь солнце. Темные от росы колючки и камни высохли, стали белыми.

Отряд вступил в Узбой. Так называется старое русло Аму-Дарьи. Когда-то здесь была жизнь. Шумные и многолюдные города с гудящими базарами были окружены богато орошенными полями. Но Дарья пошла по другому руслу, и страна погибла. Каракульские пески сравняли и затопили развалины.

Лучшим местом пути считался Узбой, так как здесь не было песка. Раскаленный булыжник сплошь покрывал все пространство в километр шириной и несколько сот километров длиной. На каждом шагу кованые копыта скрежетали и скользили. Кони проваливались чуть не по колено между камней.