Ю. Ларин - Всемирный следопыт, 1927 № 11

Команда «Потемкина» решила уйти в Румынию и там интернироваться. Вот что переживали люди, сочувствовавшие революции, прощаясь с кораблем-революционером:

«Часа в четыре дня 18 июня я стоял на обрыве около своей дачи и смотрел в море, ожидая, что вот-вот на горизонте появятся суда черноморской эскадры из Севастополя и, в конце концов, взорвут «Потемкина». И вдруг слева, из-за мыса, где белел маяк, я увидел его. «Потемкин» шел вдоль берегов, одинокий и гордый. Черный дым, как траурный султан, колебался над ним и далеко тянулся в воздухе, не сливаясь с ним и не тая…

Было душно… Парило… И лиловая туча шла из-за моря навстречу отважному и несчастному кораблю, в этой стальной легенде свободы, которая не забудется никогда»…

Так закончилось восстание «Потемкина». 25 июня он прибыл в румынский порт Констанцу. Команда разбрелась кто куда. А броненосец, выданный румынами царским властям, был снова отведен в Севастополь.

Но славные одиннадцать дней, в течение которых корабль-скиталец, этот «летучий голландец» революции, бороздил Черное море, останутся в памяти потомков, как сивая легенда, как вечный призыв к свободе, к мятежу против царского насилия и произвола…

Традиции славных потемкинцев не умерли. В ноябре того же 1905 года разыгрались в Севастопольской бухте революционные события, носившие невиданный еще для русского флота широкий размах. После октябрьского манифеста о «свободах», в Севастополе, как и всюду в России, начались расстрелы, избиения и погромы. Матросы некоторых стоявших на рейде судов восстали, поддержанные саперами и крепостными артиллеристами. Начались аресты офицеров. Вечером 13 ноября руководить военными операциями восставших приглашен был П. П. Шмидт, отставной лейтенант флота. Шмидт, не колеблясь, согласился. Бросая вызов царскому правительству, он поднял красный флаг на только что отстроенном крейсере I ранга «Очаков» и дал сигнал:

«Командую черноморским флотом. Гражданин Шмидт».

К «Очакову» тотчас же присоединился броненосец «Св. Пантелеймон». Это был прежний бунтовщик «Потемкин». Однако имя святого, данное броненосцу после июньского мятежа, не помогло. Этот несчастный для царя корабль-революционер первым присоединяется к «мятежному, «Очакову». А к утру 15 ноября вокруг «Очакова» и «Пантелеймона» сгруппировались под красными флагами: минный крейсер «Гридень», контрминоносец «Свирепый», два миноносца под номерами, учебное судно «Днестр» и др., в общем одиннадцать судов. У Шмидта, таким образом, была уже целая красная эскадра.

Но рядом с красной эскадрой, на рейде, под царскими андреевскими флагами стояли мощные враги. В грозном безмолвии высились громады «Ростислава», «Чесмы», «Памяти Меркурия», «Синопа».

А между тем на берегу не дремал известный палач-усмиритель, генерал-барон Меллер-Закомельский. Им уже был вынесен смертный приговор судам-революционерам.

15 ноября, в 3 часа дня, начался безжалостный расстрел несчастного «Очакова».

Первый предательский выстрел дан был с канонерки «Терец», по катеру, перевозившему революционеров с берега на «Очаков». Катер, пораженный в самую середину, тотчас же пошел ко дну. Это послужило как бы сигналом. Тотчас началась стрельба со всех сторон. На «Очаков» буквально обрушился стальной ливень снарядов. Стреляли с судов, стреляли из орудий крепостной и полевой артиллерии, пулеметы с Исторического бульвара, стреляла залпами пехота.

Одним из первых орудийных залпов на «Очакове» была разрушена электрическая машина. Едва дав шесть выстрелов, «Очаков» вынужден был замолчать.

На нем начался пожар. Но красный крейсер еще в течение долгого времени служил мишенью озверевшим палачам.

Куда хуже вышло с «Пантелеймоном». Здесь не успели даже приладить к орудиям ударники и замки. Страшные 12-дюймовые пушки броненосца были беспомощны. Не дав ни одного выстрела, «Пантелеймон» поднял белый флаг.

Истинным героем вел себя контрминоносец «Свирепый». Он один пошел в атаку на великанов-броненосцев и крейсеров «Память Меркурия», «Ростислав» и «Капитан Сакен». Но, встреченный их огнем, начал тонуть. Однако «Свирепый» красного флага не спускал и стрелял до тех пор, пока не потерял способность двигаться, при чем были разрушены все надстройки его палубы.

Свидетель расстрела «Очакова» Д. Вдовиченко рассказывал:

«Не было сил оторваться от жуткого зрелища. На крейсере поминутно вспыхивали огоньки и взвивались столбы дыма. Это разрывались попадавшие в него снаряды. Одиннадцати-, восьми-, шести- и трех-дюймовые снаряды один за другим сыпались на наш гордый крейсер. Видно мне его было, как на ладони. Вот на «Очакове» забегали люди, из носовой его башни грянул выстрел 6-дюймового орудия. Затем второй. Оба по направлению к дворцу главного командира. Больше выстрелов с «Очакова» не было»…

Озверевшие царские палачи не дали почти никому из «взбунтовавшихся» очаковцев перебраться с горевшего крейсера на берег. По катеру с ранеными, отвалившему от «Очакова», стреляли картечью, бросавшихся вплавь расстреливали пулеметами, карабкавшихся на берег приканчивали штыками. Поэтому многие моряки сгорели на крейсере заживо. По словам очевидцев, это было жуткое, потрясающее зрелище:

«Посредине бухты — огромный костер, от которого слепнут глаза, и вода кажется черной, как чернила. Три четверги гигантского крейсера — сплошное море огня. Остается целым только кусочек корабельного носа. Когда пламя пожара вспыхивает ярче, мы видим, как на бронированной башне крейсера вдруг выделяются маленькие черные человеческие фигурки. До них полторы версты, но глаз видит их ясно.

Вдруг в толпе раздается тревожный, взволнованный шопот:

— Тише!.. Там кричат!..

И стало тихо, до ужаса тихо… Тогда мы услыхали, что оттуда, среди мрака и тишины ночи, несется протяжный, высокий голос:

— Бра-а-тцы!..