Алексей Котов - За любые деньги…

– Нет, – коротко ответила Мегги. Она немного подумала и добавила: – Но Громкого Гарри больше не существует.

Улыбка медленно сползла с лица Билли Ларсена, а нервически дернувшаяся вверх губа обнажила золотой зуб.

– Как это нет? Тогда почему… – Билли с нескрываемым изумлением смотрел на спокойное лицо женщины. – Тогда почему все деньги оказались у вас, мисс?

– Простите, но мне пора, – Мегги чуть заметно улыбнулась. – И я не думаю, господа, что вы сможете что-то понять, даже если бы я и рассказала вам все.

– Но хотя бы в двух словах.

Женщина на секунду задумалась.

– Видите ли, в чем дело, – медленно заговорила она. – В любом человеке, пусть даже в самом отпетом негодяе, все-таки есть хорошее… Очень хорошее. И порой человек способен заплатить любые деньги, лишь бы узнать об этом.

Мегги замолчала.

– И это все? – удивляясь еще больше, спросил Билли Ларсен.

– Да, – Мегги кивнула. – А теперь прощайте, господа.

Мужчины долго рассматривали захлопнувшуюся за необычной гостьей дверь.

– Ты что-нибудь понял, Джон? – наконец спросил Билли Ларсен.

– Нет, а ты?

– Признаться, мое понимание того, что случилось с этой прекрасной женщиной чем-то очень похоже на забытую всеми химеру совести, – Билли потер лоб, собираясь с мыслями. – Кстати, Джон, ты бы согласился заплатить любые деньги, за то чтобы узнать о себе что-то хорошее?

Прежде чем ответить мистер Джон Пласкетт посмотрел на мешок у камина.

– Все хорошее я знаю о себе сам, Билли, – ледяным голосом сказал он. – А когда мне потребуется узнать больше, я куплю десяток журналистов.

– Что ж, если так… – Билли попытался улыбнуться, но передумал. Он хлопнул ладонями по подлокотникам кресла и резко встал. – Пожалуй, мне тоже пора. Увидимся завтра в банке. Нам нужно уладить с тобой кое-какие дела.

Оставшись один, мистер Джон Пласкетт допил коньяк и подошел к окну. Он долго смотрел на улицу и вспоминал удивительно красивое лицо гостьи.

Возвращаясь к камину, Джон споткнулся о мешок с деньгами.

– Черт! – громко выругался он и пнул мешок ногой.

Удар получился не очень удачным и полупьяный Джон едва не упал.

Через пару минут на шум в зале заглянул лакей. Мокрый от пота мистер Джон Пласкетт колотил ногами огромный мешок возле камина и то и дело приговаривал: «Черт!.. Вот черт!.. Черт!!»

Лакей глупо усмехнулся и тихо закрыл дверь.

Посвящается Ирине Владимировне Калус.

С улыбкой и поклоном

1.

Шериф Гарри Хепберн курил возле окна. С высоты третьего этажа гостиницы цирковая палатка-шапито на центральной городской площади казалась ему брошенной впопыхах грудой старого брезента. Лужи подступали к шапито вплотную. Обвисшая по периметру палатки веревка с разноцветными флажками выглядела как вывешенное для просушки мелкое, мокрое белье.

«Честное слово, нелепость какая-то, – с ноткой раздражения подумал Гарри. Он выдохнул струйку дыма в стекло, и палатка за окном растворилась в сером тумане.– Не хватает пары худых собак, пегой лошади и добропорядочный Фениган превратится в оккупированное женщинами индейское стойбище».

Дым перед носом Гарри редел, но из него так и не появились ни собаки, ни пегая лошадь.

Чарли Хепберн сидел перед столом в кресле-качалке и не менее внимательно, но с добродушной улыбкой, изучал нахмуренное лицо младшего брата Гарри. Кресло слегка покачивалось и издавало приятный, домашний и едва слышимый скрип.

– Там лужа, – наконец сквозь зубы и, не вынимая изо рта трубки, сказал Гарри.

– Где?

– Я имею в виду «озерцо» возле входа в этот дурацкий цирк. Никто не попытался сделать ее меньше или положить доски. Вывод напрашивается сам собой, Чарли, в цирк никто не ходит.

– Он закрыт уже три дня, – подтвердил Чарли.

Очередная пауза получилась такой же длинной, как и предыдущая. Трубка Гарри Хепберна выдала новое густое облачко. Он оторвал взгляд от шапито и посмотрел на брата.

– А зачем ты вообще пустил этот балаган в свой город, Чарли?

Чарли понимающе кивнул, и его простодушная улыбка стала шире:

– Действительно, зачем? – он пожал плечами. – Но дело в том, Гарри, что, во-первых, неделю назад меня не было в городе, а, во-вторых, в тот день наш добрейший мэр выдавал замуж старшую дочь. Мэр был пьян как последний сапожник и запросто мог открыть Фениган не только перед шайкой оборванцев, маскирующихся под клоунов и канатоходцев, но даже перед вооруженной мачете мексиканской бандой. Честно говоря, все произошло случайно.

– Честно! – скептически усмехнулся Гарри. – Ты как всегда удивительно правдив, Чарли.

В глазах Чарли Хепберна снова блеснули веселые, но теперь уже откровенно насмешливые искорки, и это едва не вывело Гарри из себя. Он не выдержал взгляда брата, сердито плюнул на пол и снова уставился в окно.

Шерифа Фенигана Чарли Хепберна многие (и даже отпетые бандиты) с чистой совестью называли «Честным Чарли», а вот его брата Гарри, шерифа соседнего Нью-Ричмонда, очень редко «Умным». А даже если это и случалось, то к вышеназванному прилагательному частенько предшествовало обидное «за». Недавним, то есть совсем свежим, гонителем «Заумного» Гарри оказался пастор Майкл Рич из прихода Святого Якова в его же городке. Их публичный спор на порожках церкви «о природе вещей» выиграл пастор и во многом благодаря непонятной фразе, что Гарри Хепберн «обладает схоластическим воображением варвара лишь маскирующимся под прогрессивное американское мышление». Оправдание Гарри Хепберна, что, мол, пасторское неприятие его научной точки зрения на мир легко объяснить его верой в теорию Чарльза Дарвина, мягко говоря, прозвучало не убедительно. Местным ковбоям и фермерам было незнакомо имя английского натуралиста, а Джордано Бруно (который, по уверениям Гарри, был сожжен на костре по навету католической церкви), как вскоре выяснилось, жив и работает в соседнем штате перегонщиком скота. Но Гарри Хепберн все-таки неплохо справлялся со своими обязанностями шерифа, а его умению заходить в тыл бандитам иногда завидовал даже его старший брат Честный Чарли. Изощренный, но не понятый согражданами ум Гарри, хотя и порождал множество неприятностей для своего хозяина, время от времени все-таки здорово выручал его, хотя они оба – и Гарри, и его ум – так и не научились терпеть даже легкие ироничные подковырки.

Была и еще одна причина обидчивости Гарри Хепберна на своего старшего брата, но о ней никто и никогда не говорил вслух. Дело в том, что благодаря близкому родству Гарри и Чарли были очень похожи, но младший брат представлял собой уменьшенную, и если уж быть откровенным до конца, и не совсем точную (в смысле художественной ценности) копию брата. Чарли Хепберн был гораздо выше ростом, шире в плечах и даже морщинки на его обветренном лице выглядели куда более мужественными, чем на полной физиономии Гарри, тем более что на последней их почти не было видно. Громкий голос Чарли был чист, силен и спокоен даже в критические минуты, а вот голос Гарри, склонный к ноткам задумчивой рассудительности, частенько звучал тускло и невыразительно, а в вышеупомянутые драматические минуты (хотя бы в перестрелке) даже визгливо. Самые заурядные физические движения братьев – походка, движения рук, поворот головы – были сходны примерно так же, как если бы рядом друг с другом двигались два льва – большой и маленький. Если бы не было большого, маленький лев вполне сошел за настоящего, но беда Гарри Хепберна как раз в том и состояла, что от Нью-Ричмонда до Фенигана было всего двадцать миль, то есть по человеческим понятиям, братья шли по жизни рядом.