Array Журнал «Искатель» - Искатель, 1962 №2

Тогда направили прожекторы с ледокола. Тоже не помогло. Закрывшись от света лапами, звери принялись за говяжью тушу. Как ни жалко было, но пришлось пустить в ход карабины. Соседство этой милой семейки не сулило добра.

Быстро строился лагерь. В центре льдины появились семь домиков, кают-компания, склады, электростанция. Из камбуза неслись аппетитные запахи. Там хозяйничал повар ленинградского ресторана «Метрополь» Степан Пестов, пожелавший работать на «СП-10».

Пошли третьи сутки. На счету каждая минута. Завтра открытие XXII съезда КПСС, и всем хочется ознаменовать это историческое событие подъемом флага на льдине. Вот почему люди работают день и ночь.

Помню морозные ветреные сумерки. У нас было семнадцать часов, а в Москве — восемь утра. Все, кто мог, пришли с ледокола к домикам станции. На мачте взвилось алое полотнище. За два километра сквозь колючие облака поземки с корабля пробился луч прожектора, и знамя ярко запламенело. К небу взметнулись ракеты, резко щелкнули выстрелы карабинов. Через два часа в Москве начнется съезд. В эфир из глубины Арктики полетели слова: «Москва, Кремль, Дворец съездов… Впервые в истории на льдах Центрального полярного бассейна с помощью ледокола создана новая научная дрейфующая станция «Северный полюс-10» в координатах 75 градусов 27 минут северной широты, 177 градусов 10 минут восточной долготы…»

Назавтра в восемь утра снова на лед — строить посадочную полосу, сравнивать торосы и ропаки. На каждую бригаду по торосу. Начали. Кирки и пешни застучали по телу тороса. Именно застучали: лед, как камень, не хочет колоться. Размахнешься изо всей силы, ударишь — отскакивает хрустальный кусочек величиной со спичечный коробок. Вот те на! Сколько же придется потратить времени, чтобы расчистить километровую полосу?

— Не горюйте, хлопцы! — кричит Извеков. — Сейчас мы его не так!..

В руках у гидролога длинный бурав. Он залезает на торос, сверлит дырку. Минут через двадцать все отходят в сторону. В морозном воздухе гулко разносится хлопок взрыва.

— Навались!

Торос в трещинах стал податливей. Дело пошло быстрей.

Светло стало только к полудню. С корабля прилетел вертолет, привез бутерброды и горячее какао в термосе. Выпьешь кружку, погреешь об нее руки — разморит, спать хочется, да некогда. Снова в руках кирка.

Три дня строили посадочную полосу, и вот она готова. Настала пора расставания. Прощальный гудок. Ракеты прощального салюта в ночном полярном небе. До свидания, друзья! Успехов вам в работе — трудной, но благородной, важной для науки.

Опять нехоженые тропы. Хрустко стучит в борта атомохода поверженный лед. А корабль, попрощавшись с полярниками «СП-10», двинулся на восток. Горячие дни наступили для молодого сероглазого человека с полярной фамилией Мороз и его товарищей. Заместителю начальника экспедиции «Север-13» по научной части Владимиру Георгиевичу Морозу тридцать шесть лет, но его опыту могут позавидовать старые полярники. Участник двенадцати экспедиций по установке дармсов и радиовех, Мороз в одиннадцати случаях назначался руководителем. Заставить льды говорить — вот задача, которую он должен решить.

— Поход «Ленина» в высоких широтах, да еще зимой, — случай исключительный, грешно его не использовать, — объясняет Владимир. — И что стоит такому кораблю сделать небольшой крюк по пути к дому?

Так мы попали еще в одно море — Чукотское, пятое на нашем пути. Ледокол пересек 180-й меридиан — условную границу, которая вместе с гринвичским меридианом делит планету на два полушария.

Владимир Мороз беззаветно влюблен в свое дело. В этом я убедился еще на «СП-10», где ставился первый дармс. Помню, с какой нежностью океанолог распаковывал ящик, обильно снабженный предупреждениями: «Не кантовать!», «Осторожно!», «Верх!», «Не бросать!»

— Этот автомат — замечательный прибор, — объяснял Мороз, освобождая из упаковки круглый серебристый предмет, похожий на кастрюлю-«чудо», в которой домашние хозяйки пекут пироги. — Красавец, правда? Сейчас его проверим…

В наушнике зазвучала морзянка — голос дармса.

— Поет, — шепотом сказал Мороз.

В тот день океанолог посвятил меня в тайны своей суровой и романтической профессии. Сколько противоречий! Мороз-человек восхищался красотой льдов. Мороз-океанолог ненавидел льды: их коварство, строптивость, изменчивость. Радиовехи и дармсы — это верные лазутчики в стане злого врага. Они дают возможность определить его силы, узнать, куда он собирается нанести удар. По сигналам дармсов определяется температура воздуха, направление и сила ветра. Пеленгуя сигналы радиоавтоматов береговыми станциями, полярники определяют, куда и как движутся массивы льдов.

И летает неугомонный Мороз над советским Севером, плавает ледовыми морями, а с ним неразлучные и верные помощники Евгений Юрьев, механик Семен Кабанов, ледоиспытатель Александр Листов. Их знают все арктические пилоты. Ведь самые сложные посадки на льду делаются именно из-за этих морозовских ребят. Называются такие операции «прыгающими». Знают Мороза и радисты всех полярных станций. Как же иначе? Они первыми слышат, когда языком радиотелеграфа начинают говорить льды. А если Мороз покидает Арктику, его постоянно видят на заводе, где производятся автоматы. Уж такой характер; и тут он должен внести свои поправки. Замечания океанолога всегда представляют большую ценность.

…Группа Мороза сошла на лед. У Владимира чуть воспалены глаза. Ночью в вертолетном ангаре собирали очередной дармс. Теперь нужно пробурить или взорвать толщу льда, поставить двенадцатиметровую радиомачту и сам автомат. В собранном виде он уже не напоминает кастрюлю-«чудо», а скорее похож на жар-птицу. К нему прицепили дюралевые крылышки, а сзади — хвост.

Пробыв три-пять часов на морозе и ветру, группа по штормтрапу поднимается на борт атомохода. Брови и ресницы заиндевели, руки непослушные, пальцы не разожмешь. Большую часть работы приходится делать, скинув рукавицы.

— Ничего, в каюте оттаем, — шутит Семен Кабанов.

После стужи хорошо проглотить горяченького и поспать. А вечером…

Мороз и его товарищи любят петь под гитару. Здесь редко поются песни о северной стуже. Тут хочется петь о ярком солнце, о цветущих содах, о колосящемся золоте пшеницы.

— Между прочим, показания дармсов помогают определять погоду и там, на Большой земле, — сказал мне как-то Владимир Георгиевич и с аппетитным хрустом надкусил розовощекое яблоко.