Александр Кулешов - «Атлантида» вышла в океан

В госпитале Шмелев пролежал семь месяцев. Его демобилизовали. Но он-таки добился разрешения возвратиться в действующую армию.

Шмелева аттестовали майором и назначили служить в политорганы. Листовки, газеты, радиопередачи, беседы с пленными были теперь его полем битвы. Когда Советская Армия вошла в Германию, Шмелева оставили работать в комендатуре одного из городов. С утра до вечера разъезды, прием посетителей.

Однажды к нему в кабинет вошел страшно худой человек. Одежда болталась на нем, как на вешалке, подошвы грубых ботинок были подвязаны ленточками. Шмелева поразила тогда эта деталь — левая подметка была подвязана голубой ленточкой, а правая — розовой. Истрепанная полосатая шапчонка на голом черепе подсказала, что вошедший — бывший узник концлагеря.

Посетитель стоял у дверей и смотрел на советского подполковника глубоко запавшими глазами, свою шапку он мял в руках. Шмелев не мог отвести глаз от ботинок с бантиками.

Наконец пригласил вошедшего сесть и вызвал ординарца, приказав срочно принести поесть. Он говорил негромко, по-русски. Когда ординарец вышел, посетитель тоже заговорил на русском языке.

— Благодарю вас, господин подполковник. За последние шесть лет я ни разу не ел досыта.— Он помолчал, потом представился:— Моя фамилия Крауз. Я не еврей, не коммунист, даже не член профсоюза, и все же оказался в концлагере.

— За что? — спросил Шмелев.

— Я был ученым.— Крауз опять помолчал.— Да, в свое время я был большим ученым. Таких в Германии было немало. К сожалению, я был еще и честным ученым, а их оказалось гораздо меньше, и все мы встретились в концлагерях...

— Это вы написали двухтомное исследование «Архантроп»? — по-немецки спросил Шмелев.

В глазах Крауза было откровенное изумление.

— Кто вы? — спросил он тихо.

— Ученый, хоть и не такой знаменитый, как вы.— Шмелев улыбнулся.— И тоже честный.

Принесли бутерброды. Как только их поставили на стол и Шмелев сделал приглашающий жест, Крауз дрожащей рукой вцепился в хлеб. Он ел торопливо, жадно, давясь, устремив сосредоточенный взгляд в одну точку. Он не заметил, что съел все, что было на тарелке, выпил обе чашки кофе.

Наконец Крауз отодвинул пустую посуду, вытер губы рукавом и растерянно посмотрел на Шмелева.

— Я съел вашу порцию...

Шмелев улыбнулся. Встал. Обошел вокруг стола, сел в кресло рядом с посетителем.

— Ничего, я обедал. Расскажите, пожалуйста, как вы попали в лагерь? Потом расскажете, что привело вас ко мне.

— Наверное, из-за архантропов,— Крауз невесело усмехнулся.— И в буквальном и в переносном смысле. Вы же понимаете, что человек, посвятивший свою жизнь истории происхождения себе подобных, не мог принять расовую теорию. Не мог ни в каком виде! И когда моей страной стали править пещерные люди, они упрятали настоящих людей за колючую проволоку. Меня вызывали, сулили деньги, награды и посты. Взамен требовали мелочь — благословить своим авторитетом превосходство пещерных людей по имени «арийцы» над всеми остальными. На это я не мог согласиться...

Он торопливо стал шарить в карманах висевшего на нем пиджака.

— Вот мои документы, коллега... простите, господин подполковник, вот, тут все есть. Выдано вашими властями. Что я действительно сидел, что я освобожден, кто я. Вот тут все...

Крауз положил на стол целую пачку бумажек, перетянутых резинкой.

— Что я могу сделать для вас, коллега? — спросил Шмелев.

— Понимаете,— словно не расслышав вопроса, заговорил Крауз,— сначала они приехали ко мне домой. У меня была вилла в Шарлотенбурге. А какая библиотека! Если б вы только знали, какая это была уникальная библиотека! Генералы с человеческими черепами в петлицах. Ха! Ха! — Он хрипло рассмеялся и потом долго не мог откашляться.— Ха! Ха! Вы понимаете, с человеческими черепами! Обезьяны с человеческими черепами! Они предложили мне пост ученого секретаря Академии, предложили руководить специальным институтом.

Потом, когда я их вежливо выпроводил, они начали вызывать меня к себе. Сперва в салоны, в кабинеты, на виллы, а потом — в служебные кабинеты, на допросы, в камеры.

Некоторое время еще просили, уговаривали. Предложили все статьи, книги, заключения, подтверждающие их гнусный, подлый бред, писать за меня. Мне оставалось только подписывать эти материалы и появляться иногда на торжественных собраниях, чтоб за границей не подумали, будто меня принуждают.

Ну, а когда ничего не вышло, начали грозить. Однажды ночью ворвались на виллу, сожгли всю мою библиотеку, дом разгромили, а меня увезли в тюрьму. Били. Допрашивали. Обвиняли в чем-то абсурдном. И в конце концов упрятали в лагерь.

Наступило молчание.

Потом Крауз снова заговорил. Говорил он тихо, видимо, устал,

— Жена моя умерла, дочь пропала, они отняли у меня все, все, кроме моего честного имени, моей совести ученого. Ведь верно? — И он поднял на Шмелева взгляд, полный тяжелой тоски.— Ведь верно? Раз уж вы, советский офицер, наверное, коммунист, читали мою книгу. Перед судом науки, перед судом моих коллег во всех странах, которые, возможно, забыли меня как человека, но еще помнят как ученого, моя совесть чиста!

В комнату начали вползать сумерки. Они заполняли углы, тушевали предметы. Теперь лицо Крауза казалось белой маской в этой полутемной комнате.

Шмелев зажег настольную лампу.

Крауз словно пришел в себя. Он заговорил деловито и сухо:

— Так вот, господин подполковник, я пришел к вам с просьбой. Помогите нам открыть небольшой исторический музей. В городе есть кое-какие интересные вещи, частично спрятанные, частично не привлекшие внимания. Есть помещение, есть знающие люди. Я понимаю, господин подполковник, вы можете сказать мне: сейчас музей не главное. Вы правы. Но поверьте мне, люди должны знать свою историю, они должны очень хорошо знать ее, чтоб вдохновляться хорошим и не повторять ошибок. Поверьте, после войны будут созданы музеи не только побед, музеи построят и в Дахау и в Освенциме. И еще неизвестно, какие будут поучительнее. Во всяком случае, для моего народа,— добавил он тихо.

«Ну что ж,— думал Шмелев,— создавать музей истории человечества на пепелищах и кладбищах — не впервой».

— Вы получите все, что надо: разрешение, материальную помощь, помещение. Создавайте ваш музей, коллега, и, в случае нужды, обращайтесь ко мне. Идите, отдыхайте. Мы еще с вами встретимся.

Подняв трубку, он позвонил в магистрат, в разные отделы комендатуры. Когда все переговоры были окончены, Шмелев пожал немцу на прощание руку. Крауз попытался ответить на пожатие своей слабой, костлявой рукой. Глаза его предательски повлажнели.

— Спасибо, господин подпол... простите, коллега. Да, я вижу, вы тоже ученый. Настоящий ученый. Спасибо...