Эвре Рихтер-Фрих - Бриллиант Кон-и-Гута. Бессмертные Карлики

Раймон Сен-Клэр был добросовестный человек. Он основательно позаботился о своей внучке и оставил ей, как наследство, превосходное воспитание, которое, вместе с прирожденным стремлением к самостоятельности, должно было охранить ее от первых опасных рифов молодости.

С глубоким вздохом профессор встал на ноги, но вдруг остановился, словно пригвожденный к земле. Прямо на него двигалась небольшая змея, с красно-коричневыми разводами на коже и с удлиненной головой. Сен-Клэр хорошо знал это маленькое животное. То был урутус, владелец солнечного камня, на котором сидел профессор, ядовитейшая и опаснейшая из всех змей в девственных лесах Южной Америки… Невольно дряхлая рука его стала искать у пояса револьвер, но вдруг остановилась…

Случилось нечто необыкновенное. Маленькая кровожадная змея уже подняла свое тело, намереваясь укусить старика, но как будто внезапно одумалась. Она раскачивала головой из стороны в сторону в какой-то нерешительности, — потом отказалась от нападения и медленно уползла в чащу.

Старик с грустью улыбнулся. Странное отступление змеи было для него почти разочарованием. Он знал, что оно означает: урутус никогда не трогает умирающего человека.

Но он еще жил. У него было нечто, что он должен был оставить в наследие людям. Одно из удивительных открытий, доступных только тем, которые доводят свои исследования до грани между жизнью и смертью.

То было лишь несколько скромных чисел; но они должны были поднять неслыханное кудахтанье в курятнике науки. Его имя было хорошо известно в ученом мире. Ни один знаток не усомнится в его показаниях, — тем более, что за успех он уплатил ценой своей жизни. Теперь необходимо было найти кого-нибудь, кто мог бы передать его завещание человечеству. В нескольких километрах к востоку блестел огонь в стоянке белого человека. Теперь он должен был собрать весь остаток своей воли, чтобы израсходовать ее до конца.

Спокойные и зоркие глаза исследователя приняли выражение твердой решимости. Он сложил с себя все лишние предметы, и оставил только лесной нож и револьвер. И колеблющимися шагами он продолжал свой путь к востоку. Он шел, словно слепой. Механически спускался он по крутым откосам скал. Порой он падал, но быстро поднимался снова. Он шел все дальше и дальше по направлению к равнине, к медленно исчезавшему столбу дыма, шел, не обращая внимания на колючки, царапавшие его, и на диких кошек, разбегавшихся перед ним, так как он был отмеченный смертью человек.

Наконец, он достиг степи. Язык прилипал к его гортани, и лихорадка трясла его тело. С закрытыми глазами и с опущенной головой он пролагал себе дорогу через густую траву, словно бык, ощущающий сталь матадора на своем затылке…

Внезапно колени его подкосились, и он упал навзничь. Так лежал он в течение нескольких минут, и хриплый звук вырывался из его измученной груди; затем он повернулся на бок и попытался подняться. Он хотел крикнуть, но издал лишь слабый стон. Итак, ему не суждено было достигнуть своей цели!

Непреодолимое желание бросить все и уснуть охватило его. Он пытался освободиться от этого чувства, но оно давило его, словно стопудовая тяжесть…

Тогда слабая искра блеснула вдруг в его серых глазах. Его рука ощупала револьвер и вытащила его… Большой браунинг упал и остался лежать подле него… Последним усилием схватил он оружие. Слабый палец нажал на курок, и над ширью бесконечной прерии раздались три глухих выстрела.

Паквай, цивилизованный индеец племени тоба был не только мыслителем, но и мечтателем. Иезуиты из Парагвая уже давно лишили его собственной индейской культуры. Она невысоко ценится испанцами и евреями Аргентины. Кроме того, он приобрел много полезных знаний, которые пригодились ему в общении с белыми людьми. Его покойный учитель, отец Амброзио, был человек весьма образованный, но в своем преподавании не мог отрешиться от чисто иезуитских приемов. Сын Шакона [7] Шакон — испанский миссионер-иезуит, проповедовал христианство в Мексике в 1627–1649 гг. (прим. ред. 1926 г.). научился скрывать свои мысли и приобрел тот опыт, который дает человеку господство над людьми.

Это умственное превосходство было причиной того, что у Паквая было много друзей как среди белых, так и среди краснокожих. Никто так основательно, как он, не изъездил огромный южно-американский материк, от Огненной земли и до большой водной границы у Ориноко. Никто не был знаком со всеми различными индейскими диалектами так, как он, и если какой-нибудь европеец организовывал экспедицию в местности, где редко ступала человеческая нога, Паквай всегда оказывался бесценным проводником.

Иногда он отрясал с ног своих пыль цивилизации и отправлялся один в те места, где его опасные и воинственные родичи еще и поныне не прочь сожрать с хорошим аппетитом своих врагов.

В течение целых веков эти тоба выдерживали, подобно стене, все натиски с юга и с севера. Они отличались от других родственных племен бросавшимися в глаза светлыми волосами и светлой кожей. В них было некоторое сходство с альбиносами, но их глаза были серо-голубого цвета и составляли замечательный контраст с желто-бледной кожей и почти золотыми волосами. Тип же лица был чисто индейский, с покатым лбом, выдающимся величаво-орлиным носом и мягко округленным подбородком. Прихоти природы многообразны, и тоба были тому ярким примером.

Но примечательная светлая окраска кожи и волос этой породы не была признаком открытого и дружелюбного характера.

Тоба жили в совершенном отъединении от других племен и молились своим богам с суровой важностью. Другие племена очень боялись тоба и предпочитали обходить их на далеком расстоянии, а белые, попадавшие в их руки, теряли возможность сообщить что-нибудь о них впоследствии. Они бывали поголовно убиты, и, если их мясо обладало особыми достоинствами, то и съедены до костей.

Отец Амброзио, единственный белый, вернувшийся от них живым благодаря тому, что его медицинские познания помогли ему вылечить молодую жену вождя, утверждал, что тоба жестоки, но при случае могут выказать некоторое величие души. Из этой экспедиции привез он с собой юного сироту Паквая, который с трогательной верностью следовал за своим учителем до самой его смерти и похоронил его под пальмой на берегу Кассикиаре, небольшой речки, соединяющей Амазонку с Ориноко.

Обо всем этом размышлял Паквай, сидя у небольшого костра в огромном пампасе Мату-Гросу. Маленькая речная свинка, застреленная им несколько часов тому назад, поджаривалась на горячих угольях.

Индеец-тоба сидел неподвижно. Он наслаждался одиночеством и тихим шелестом сухой, жесткой травы. Высоко на небе птица описывала большие круги. То был кондор.