Сборник - Незримое сражение

— Собственно говоря, это была разведка боем, — уточняет Николай Петрович. — Случалось, что мы неделями были оторваны от своих и поддерживали связь со штабом только по радио.

Группа обычно появлялась в селах внезапно, иногда разведчиков принимали за бандеровцев — тогда автоматически срабатывали подпольные оуновские связи: темное, замаскированное вдруг раскрывалось.

Группа действовала, сообразуясь с обстоятельствами. Если представлялся случай, то прямо на месте арестовывали разных «связных», «станичных», «референтов», иногда приходилось вступать в короткий бой и опять — вперед.

Именно в те полные опасности дни и недели Николай Ильин увидел ненависть прикарпатского крестьянина к бандеровщине. Ведь не проходило и ночи, чтобы бандеровцы кого-то не повесили, не расстреляли, не изнасиловали. Это была ночная орда, которая, выползая из схронов, ломала и заливала кровью ростки новой жизни. Ильин искренне восхищался и этими здоровыми ростками, и людьми, их сеявшими и берегшими. Это были мужественные люди и, как сказал один газда 1 1 Крестьянин (диалект.) из Печенижина, «глубоко верующие в Советскую власть».

В лесу неподалеку от села Космач группа разведчиков наконец выяснила место расположения банды. Командование требовало проникнуть во вражеское логово. И вот такой случай представился. Хорошо, что успели закопать радиостанцию в определенном месте.

Бандеровцы их окружили, обезоружили и повели. Вели — как на Голгофу. Каждый разведчик понимал, что малейший промах, срыв сразу же обречет их на мученическую смерть. Больше всего боялись, конечно, за Ильина, недостаточно хорошо владеющего тогда украинским языком и поэтому изображавшего немого.

На допросе они повторяли легенду, что сотня «Спартана» нарвалась на засаду чекистов и под селом Белые Ославы была разбита. Спаслись только они. Теперь ищут, к кому бы присоединиться, чтобы продолжать борьбу с большевиками.

Им как будто поверили и даже выделили место для отдыха. Наверное, бандеровцы чувствовали себя здесь в относительной безопасности — вокруг леса, горы.

Разведчики понимали, что доверие было неискреннее. За каждым их движением следили днем и ночью. Главари банды, видимо, через свои каналы связи проверяли существование сотни «Спартана» и выявляли обстоятельства ее уничтожения.

Между прочим, такая сотня действительно существовала и действительно была разбита наголову. Но где гарантия, что какой-нибудь недобитый «боевик» из той сотни не приплетется сюда?

Разведчики увидели вооружение бандитов, подходы к лагерю. Ночью, обманув часовых, карауливших их палатку, Ильин с двумя бойцами ушел из лагеря, откопал радиостанцию и доложил штабу разведданные. Штаб приказал: дальше рисковать нет смысла, этой же ночью вывести группу из лагеря. Утром начнется операция.

Ильин и его люди благополучно выбрались из вражеского логова, да к тому же освободили пограничника Супертуладзе, которого бандеровцы истязали целый день. Странно, сколько лет прошло, а грузинская фамилия запомнилась. Наверное, потому, что во вражеском лагере каждый из разведчиков мог оказаться на месте пограничника.

…Прошлым летом Ильин побывал в тех местах, где когда-то, изображая немого, ходил с товарищами как по лезвию бритвы… Ничто не напоминало здесь о былых опасностях. Все заросло травой и мхом, и в этой зеленой тишине, в солнечной глубине сегодняшнего дня Ильину на мгновение даже показалось, что никогда ничего в этом девственном лесу не случалось, что все это ему приснилось.

Лес ничего не помнил. А Ильин не мог, не имел права забыть. Разве не здесь он поседел?

Может, кто-то удивлялся, что вокруг свистят пули, банды ночью жгут села, рассветы встают окровавленные, повешенные на воротах и деревьях взывают о мести, а писатель из Львова Антон Хижняк ходит по Крилосской горе под Галичем, по берегам Днестра и выискивает следы древних русичей для того, чтобы оживить их в своем романе «Данило Галицкий». Вслед за писателем ходят чекисты, которым Ильин приказал:

— Своей грудью защитите его от бандитской пули, если понадобятся. Он пишет ценную книгу.

…Кто-то, может, удивлялся, что в Станиславе на улице Дзержинского в древней подземной пещере чекисты обнаружили бандеровский схрон, ночами на окраине города слышны выстрелы, бандиты, обнаглев, напали на районный центр Лисец, — а в это время на товарную железнодорожную станцию в Станиславе прибывают из России, с «большой Украины» вагоны с оборудованием для завода, «позже названного «Станиславприбор».

…Кто-то плакал над убитыми и замученными, кто-то бросал комья земли на гулкие гробы, а Николай Петрович Ильин с двумя киевскими учеными ходил по Печенижину и разыскивал место, где стояла хата Василя Довбуша, в которой родился знаменитый Олекса Довбуш.

Абсурд? Ничего подобного. Новая жизнь стучалась в дверь. Она уже стояла на пороге. Ей служил, во имя ее ходил меж смертей Ильин.

Если бы Николай Петрович все же собрался написать книгу о своей боевой молодости, то в ней наверняка была бы глава о психологических поединках с задержанными националистами. Ильин прекрасно понимал, что иногда легче разгромить бандеровский схрон, бросив туда гранату, или, хорошо продумав каждый свой шаг, успешно провести боевую операцию, чем одержать победу в ходе следствия.

В свое время под Рогатином действовал некий «Белый», снискавший себе славу отпетого террориста. Но пришел его черед — «Белого» поймали. Как зверь, бился он в четырех стенах. Сначала не могли найти к нему подхода. А потом он скис, пал духом. Куда девались его высокомерие, напускное геройство. В животном страхе перед ответственностью за содеянные преступления Белый лепетал:

— Простите грехи — наведу на «Шувара». «Шувар» — птица высокого полета: руководитель Рогатинского провода ОУН. Ильин и его люди давно искали «Шувара», но он всегда исчезал как тень.

Теперь птичка сама шла в руки. «Белый» вел Ильина с бойцами на место условленной встречи со своим вчерашним шефом, перед которым выслуживался и похвалялся «подвигами» и которому теперь так легко изменил.

…Вечер. Пароль. Три фигуры на фоне ясного неба. Короткая автоматная очередь…

— «Шувар» был взят без потерь с нашей стороны. В тот вечер, собственно говоря, и закончился психологический поединок с «Белым», — вспоминает Николай Петрович. — А впрочем, иначе и быть не могло. За нами — справедливое и святое дело. А что было у националистов, кроме немецкого автомата и лютой ненависти ко всему новому, социалистическому?

Ильин рассказывает:

— В те годы случались события, которые могли бы послужить сюжетом для многосерийного телевизионного фильма.