Вадим Собко - Скала Дельфин. Повесть

У Васи побаливает голова. Такое впечатление, словно кто-то сжимает виски. Он знает почему это: Марья заставила его почти всю ночь возиться на кухне, перебирать вместе с ней сушеные вишни, и спал он часа три; но это скоро пройдет, он уже привык.

И Вася начинает внимательно слушать, о чем говорит Борис Петрович.

Класс встречает учителя сдержанным гудением. Вот он какой, новый учитель географии, а они думали, что он совсем другой.

Всем интересно услышать, какой голос у нового учителя, и поэтому первое слово Борис Петрович произносит в полной тишине. Перед ним стоит большой глобус. У доски висят две большие карты полушарий. Какие-то альбомы с картинами и фотографиями лежат на столе.

Учитель не спешит начинать урок, а рассматривает милые, свежие детские лица. Как похожи они, и как в то же время различны. Вот прямо перед ним сидит русая, круглолицая девочка. Она внимательно смотрит на карты, словно старается запомнить их сразу на нею жизнь, и боится пропустить хоть одно слово учителя. Немного дальше - мальчик, стриженый, с черными маленькими глазками, которые бегают быстро, как мышата; он, наверное, первый озорник и забияка в классе, но сейчас сидит спокойно, сидит и приглядывается, нет ли чего-нибудь смешного в новом учителе. Дальше, у окна расположился маленький, солидный Гриша Глузберг, а совсем у стены видны среди веселых ученических лиц белые выгоревшие волосы и бледное лицо Васи.

Борис Петрович начинает. Он говорит спокойно, не-спеша, иногда улыбается; голос у него ласковый, приятный, и как ни старается Андрюша Кравченко к чему-нибудь придраться, ничего смешного найти не может. Особенно интересно становится, когда Борис Петрович открывает большие тяжелые альбомы на столе, и звери, птицы и растения неведомой, далекой и чудесной жаркой страны появляются перед школьниками. Андрюша. Кравченко сидит, полуоткрыв рот, и слушает, а уж если Андрюша слушает, то дело ясное: рассказ увлек и его.

Гриша Глузберг за всю свою школьную жизнь не может вспомнить случая, чтобы на каком-нибудь уроке было так тихо.

А на последней парте, стараясь внимательно слушать, сидит Вася, и лицо его бледнеет все больше и больше. Что-то все сильнее и сильнее сжимает виски. Смотреть на окна становится неприятно, свет режет глаза, и так хочется на секунду положить голову на руки и смежить веки.

Только на одну секунду. Этого же, наверно, никто не заметит, а будет так хорошо. И Вася, стараясь не пропустить ни одного слова, медленно опускает голову на сложенные руки. Через секунду он вдруг поднимает ее и, широко раскрыв испуганные глаза, смотрит, не заметил ли кто-нибудь, что он, Вася, чуть было не заснул на таком интересном уроке.

Но все заняты тем необыкновенным зверем, которого показывает Борис Петрович, и Вася с минуту тоже внимательно смотрит на странное животное, похожее не то на утку, не то на ежа.

Потом свет снова начинает резать глаза, и Вася понемногу, уже не борясь с дремотой, окутавшей его, подобно темной непроницаемой пелене, опять опускает голову. Он дремлет чутко, настороженно. Кажется, он слышит каждое слово учителя, но это только кажется, потому что Борис Петрович уже перестал рассказывать и сейчас вызывает к доске Нину Иванову, чтобы она показала на карте главные реки далекой страны.

Поднявшись со стула, Борис Петрович заметил, что на последней парте исчезло бледное лицо Васи. Пока Нина искала реки со странными названиями, Борис Петрович прошел в самый конец класса. Вася тихо дремал, положив голову на сложенные руки. Борис Петрович обернулся к доске и тогда уже легонько тронул Васю за локоть.

Все в классе были заняты - это же и в самом деле интересно - видеть, как Нина Иванова, лучшая отличница, смотрит в угол и безнадежно путается в названиях рек. Все в классе старались помочь Нине, - хорошо, что Борис Петрович пошел куда-то к задним партам,- но из этого ничего не вышло: Нина совершенно ничего не могла понять.

К счастью, пока Борис Петрович будил Васю, Нина пришла в себя.

Все реки, которые минуту тому назад причудливо переплетались, вдруг стали на свои места.

Борис Петрович отошел от Васиной парты. Только он и Нина видели, как проснулся Вася, как тревожно забегали его глаза.

Урок продолжался.

Недалеко от моря, на уютной неширокой улице, обсаженной каштанами и акациями, за невысоким забором стоит дом. Он стоит в саду, и ветки яблонь с крупными наливными яблоками лезут в окна и на веранду. Между деревьями разбросано много клумб, и цветы, самые разнообразные, самые яркие цветы покрывают их. Цветы сплетаются в дивные узоры, они подобраны по окраске и оттенкам. Клумбы напоминают огромные ковры, вытканные рукой опытного мастера.

Иногда под вечер, когда тишина и сумерки заполняют сад и входят в дом, на веранде слышна тихая музыка. Мягкие приятные звуки разносятся по саду и долго колышутся среди деревьев. Прохожие останавливаются у невысокого забора, чтобы послушать музыку. Затаив дыхание, стоят они, стараясь ничем не выдать своего присутствия.

Темными вечерами на веранде в глубоком кресле часто сидит седой старик и на столе перед ним лежит скрипка. Старику очень много лет, он многое знает и многое видел. Он пережил трех царей, видел три революции. За свою жизнь побывал в столицах всего мира. Когда-то он был знаменитым скрипачом.

Теперь старик ушел на покой.

Днем он работал в саду. На его клумбах раньше всех в городе появлялись нарциссы и позже всех исчезали астры. Красно-кровавые пионы и темно-красные георгины украшали его клумбы. Профессор знал и выращивал такие цветы, которых никто в городе не видел, и названий которых никто не знал.

Иногда профессору становилось грустно сидеть в своем саду, и тогда он выходил в город, на берег моря, опускался на набережной на скамью и смотрел на людей, на корабли, на море.

Однажды вечером профессор играл на своей скрипке, и звуки теплыми сияющими волнами заливали сад. В это время Вася проходил по улице мимо сада с яблонями.

Он остановился и, словно прикованный к доскам забора, стоял, прижимаясь к ним лицом, всем телом, чтобы лучше расслышать волшебную музыку, которая манила, не отпускала.

Пока играла скрипка, не существовало ничего - ни земли, ни неба, ни улицы, ни самого Васи. Были только звуки - сильные и нежные, могучие и прозрачные, бурные, всепобеждающие. Стоял, слушая, и чувствовал себя чудесно-взволнованным. Что-то сжимало сердце, не давало свободно дышать, от небывалого счастья кружилась голова и, казалось, сердце вот-вот перестанет биться. Но музыка умолкла, Вася вспомнил о поручении Варвары Павловны и быстро побежал в город.

С тех пор Вася часто появлялся перед садом с яблонями, старался как можно чаще проходить возле дома профессора и, когда слышал музыку, останавливался и стоял, словно окаменевший. Слушал, пока она не затихала, и такой день был для него праздником.