Вадим Собко - Ключ

Настоящая мечта возвышает человека, побуждает к познанию нового, казалось бы, на сегодняшний день неразрешимого. И главное — в ней заложен огромный нравственный потенциал. Она ведет не к достижению личного счастья, а к труду на общее благо…

Жарким июльским днем восемнадцатилетний Демид Хорол лежал на узкой застланной серым одеялом кровати и читал книгу. Жилплощадь, которую он занимал на земной поверхности, равнялась семи с половиной квадратным метрам. Небольшое, зарешеченное окно выходило на юг, и поэтому комната, не ремонтированная, пожалуй, со дня постройки дома, наполнилась сейчас розовато-золотистым солнечным светом. Окно было распахнуто настежь, с улицы доносился терпкий запах свежей извести и расплавленной смолы.

Книга была интересной. Умный и находчивый капитан милиции ловил изворотливого вора, укравшего у известного музыканта бесценную скрипку работы итальянского, мастера Гварнери. Опытный злодей почти уже добрался до государственной границы, но тут раздался стук в дверь, прервавший на самом интересном месте приключения злодея. Постучали уверенно, как бы с вызовом. Удивительное дело: даже в том, как человек стучит, сказывается характер.

— Войдите! — сказал Демид, не трогаясь с места.

Дверь отворилась, и девушка лет пятнадцати остановилась на пороге.

Парню показалось, будто раньше он ее где-то видел, но не мог припомнить, где именно.

— Здравствуй, — коротко сказала девушка.

— Здравствуй, — не очень приветливо отозвался Демид.

— Ты бы, между прочим, мог подняться с кровати, если к тебе пришли.

— И то правда, — Демид сел на кровать. — Ну, что еще скажешь?

— Богато живешь. Великолепная у тебя пещера. С решетками.

— Как могу, так и живу, — сердито отозвался Демид. — А что тебе, собственно, надо и кто ты такая?

Все раздражало его в этой девчонке: и пышные темно-коричневые волосы, собранные на затылке в «конский хвост», и модные джинсы с блестящими заклепками и фирменными наклейками, и туфли на толстой подошве и высоком каблуке, но особенно — взгляд больших, золотисто-каштановых, еще по-детски наивных глаз. Густо опушенные ресницами, эти странные глаза напоминали два бархатных цветка с золотой сердцевиной. В зависимости от освещения и настроения они, наверное, то становились совсем темными, то наливались, прозрачно-золотистым светом. Девушка явно хотела казаться взрослой, но девчонка-несмышленыш проглядывала в каждом ее движении и слове, и это несоответствие смешило. Лицо ее, нежного овала, с прямым коротким носом и мягко очерченным подбородком, было красивым, но сейчас это почему-то вызывало у Демида раздражение. Девушка молча, критически разглядывала Демида, словно и не собиралась отвечать на его вопрос. Крупные, неумело подкрашенные губы кривились в снисходительной усмешке.

— Так что же все-таки заставило тебя прийти? — спросил Демид.

— Ничего не скажешь, вежливый хозяин; хоть бы сесть пригласил.

— И не подумаю. Так в чем дело?

— А может, я пришла к тебе на свидание?

— Соплячка еще о свидании думать!

— Перестань так примитивно ругаться. Это нужно уметь. Или уж ругайся виртуозно, или молчи: до мировых стандартов все равно не дотягиваешь. Ты кто, слесарь или радиолюбитель?

Она взглянула на железный столик из-под швейной машинки «Зингер», на котором закреплены были тиски, рядом с ними разные инструменты.

— Не угадала. Я граф Монте-Кристо.

— Смотри-ка, оказывается, что-то почитываешь. Правда, все вы, уголовники, более или менее образованны. Вам иначе нельзя.

— Послушай, — Демид нахмурил брови. — Я нахалов не люблю.

— Вот это уже разговор, — сказала девушка. — Теперь ты мне больше нравишься. А вообще, я представляла тебя не таким. Плохи у вас, у ворюг, дела. Шла, думала увижу настоящего супермена. А ты меня здорово разочаровал.

— Меня это как раз устраивает. Итак, юная леди, долго еще просить тебя покинуть мое скромное жилище? Катись-ка ты отсюда подобру-поздорову.

— Мы сейчас вместе пойдем.

Демид поднялся с кровати (жалобно скрипнула металлическая сетка) и оказался ненамного выше девушки.

— Сто семьдесят пять сантиметров? — спросила гостья. — Рост твой сто семьдесят пять?

— Да. А при чем тут рост?

— Не вышел из тебя богатырь. Во мне и то сто шестьдесят восемь. Выходит, ничего особо интересного в тебе нет, вот только, пожалуй, глаза хорошие и брови. Смотрю и думаю, чем ты мог заинтересовать такого человека, как мой дед?

— Кто же он, твой дед?

— Аполлона Остаповича Вовгуру знаешь?

— Нет.

— И знаменитого «медвежатника» по кличке Баритон не знаешь?

— «Медвежатника»? Это еще что за зверь?

— Молодец! Так ты и должен отвечать. Тебе легко поверить — искренно говоришь.

— Ну, хватит морочить мне голову, — отрубил Демид и, приглядевшись повнимательнее к девушке, внезапно улыбнулся. — Подожди-ка, а я тебя вроде бы знаю.

— В этом нет ничего удивительного. В одну школу ходили.

Теперь у Демида как пелена с глаз упала: он ясно представил себе хорошенькую высокую девчонку в школьной форме. Была она скромной, тихой, и узнать ее в этой крале было просто невозможно.

— Припомнил, — сказал Демид. — Но все-таки, может, скажешь, чем обязан?

— Мой дед умирает и хочет тебя видеть.

— Зачем я ему понадобился?

— Дед очень просил. Он умирает…

Демид посмотрел на девушку, ничего не понимая. Вызывала она в нем противоречивые чувства: с одной стороны, обиду и раздражение от откровенно нахального тона, каким она вела разговор, с другой стороны, вроде бы сочувствие и симпатию. К тому же стало интересно: почему какому-то «медвежатнику» Баритону, вовсе незнакомому Демиду Хоролу, понадобилось увидеть его перед смертью?

— Тебя как зовут?

— Лариса Вовгура. А тебя Демид? Смешное имя. В Беринговом проливе есть острова Диомида. Один наш, другой американский. Ты тоже такой половинчатый? Ну, ладно, не злись. Идем. И не вздумай отказываться: дед хочет тебе что-то про твоего отца рассказать.

— Про отца? — вздрогнул Демид.

— Вот именно. И ты будешь последним идиотом, если не пойдешь и не узнаешь, что он тебе хочет сказать перед смертью. Потом локти станешь кусать, да поздно будет. Когда такой человек умирает, не прийти к нему просто невозможно!