Вадим Собко - Ключ

Демид резко шагнул к адвокату и толкнул его обратно на тахту:

— Сиди! Я бы тебя проучил, как к девушкам лезть, — брезгливо проговорил он, крепко, обеими руками сжав адвоката за плечи и не давая подняться, — только противно…

Слегка тряхнув потерявшего человеческий облик Квитко, Демид повернулся к Ларисе:

— Пойдем!

Адвокат сидел на тахте с открытым ртом и, как рыба, выброшенная на берег, со всхлипом хватал воздух. Волосы его слиплись, квадратная, когда-то холеная бородка свалялась.

— Пойдем, — ответила Лариса.

Они дошли до двери, когда из комнаты донеслось:

— Подождите.

Остановившись, они удивленно оглянулись. К Квитко уже вернулась его обычная ироническая усмешка, он держал в руках бутылку, собираясь разлить в бокалы вино.

— Подождите, чертовы души. На то мы и люди, чтобы в наших сердцах пылали страсти. Давайте выпьем по чарке — мировую!

Поворот событий был неожиданный, но Демид даже не улыбнулся.

— Не буду я с тобой мириться, — бросил он резко, как отрубил. — Лариса — жена моя. А ты… Уйди с дороги!

На бульвар Ромена Роллана они добрались в полном молчании. Небо над Киевом синело, скоро должно было взойти солнце. Поднялись на лифте на седьмой этаж, вошли в квартиру, и только тогда Демид сказал, повернув к себе девушку и глядя ей прямо в глаза:

— Ну-ка раздевайся. Быстро.

Глаза Ларисы вспыхнули гневом.

— Ты с ума сошел!

— Раздевайся.

И совсем неожиданно для себя Лариса послушно, покорно, скрестив руки, взялась за подол и через голову сняла свое зелененькое, запачканное вином старенькое платье.

Не сказав ни слова, он подхватил ее обеими руками так, как когда-то на пляже, отнес и положил в ванну. Набрал в пригоршню жидкого мыла из розовой пластмассовой бутылочки, вылил ей на плечи, на волосы. Закатав рукава сорочки, тщательно, чуть ли не яростно вымыл ее всю с головы до ног, словно смывал все тревоги последних дней, и, может, впервые за все время услышал, как может счастливо смеяться Лариса. Затем укутал в огромную махровую простыню, с наслаждением чувствуя прикосновение молодого родного тела, и отнес в комнату, полную ясного утреннего розового солнца.