Клайв Касслер - Приключения Фарго

Ближайшее строение, судя по виду, заброшенная плантация, виднелось в глубине суши, в шести милях от берега.

Сэм заложил еще один вираж, постепенно сбрасывая скорость и высоту, затем подождал, пока до поверхности воды останется футов двести, и повернул к пляжу. Взглянул вниз, убедился, что ненароком не пропустил торчащую из моря скалу, и перед самым приводнением выровнял планирующий самолет. Понтоны мягко соприкоснулись с водной гладью; самолет, шурша песком, заскользил вперед на холостом ходу, по инерции выскочил на берег и замер в шести футах от линии прибоя.

— Шикарная посадка, мистер Линдберг, — сказала Реми, отстегивая ремень.

— А я-то считал, что все мои посадки шикарные.

— О, дорогой, ну разумеется. Если не считать того раза, в Перу…

— Эх!

Реми выбралась из самолета, и Сэм едва успел передать ей рюкзаки и вещмешки с туристическим снаряжением, как зазвонил его спутниковый телефон. Сэм ответил.

— Мистер Фарго, это Сельма.

— Вовремя. Мы только сели. Постой-ка… — Сэм подозвал Реми и поставил телефон на громкую связь. — Самое главное: что с охранной системой?

Узнав от Руба о длинном послужном списке Бондарука, Архипова и Холкова, Сэм тут же распорядился, чтобы Сельма, Пит и Венди переехали в особняк на мысе Голдфиш и активировали сигнализацию — инженерное чудо техники, которое Сэм смастерил как-то на досуге. Система выдержала проверку ЦРУ: знакомым Сэма из особого отдела, взломщикам-профи, пришлось изрядно попотеть. К тому же всего в полумиле от их дома жил комиссар полиции Сан-Диего (он, как и Сэм, увлекался дзюдо, и трижды в неделю они устраивали спарринг). Подобное соседство могло оказаться весьма кстати; во всяком случае, полицейские машины в их районе на удивление оперативно реагировали на вызовы.

— Все работает. Мы тут как за каменной стеной.

— Продвигается там у вас?

— Потихоньку. У меня кое-что для вас припасено. Во-первых, хорошие новости: я выяснила, что за насекомое на донышке. Если взглянуть на фамильный герб Наполеона, справа заметно что-то вроде пчелы. Историки до сих пор не пришли к единому мнению, большинство считает, что там изображена — ну, или, по крайней мере, изначально была изображена — вовсе не пчела, а золотая цикада. Впервые символ был обнаружен в тысяча шестьсот пятьдесят третьем году в гробнице Хильдерика Первого, первого короля династии Меровингов. Золотая цикада — древний символ бессмертия и возрождения.

— Бессмертие и возрождение… Явно присутствует доля пафоса — впрочем, мы ведь говорим о Наполеоне.

— Позволь мне задать один прямой вопрос, — сказал Сэм. — В качестве своей метки Наполеон использовал золотую цикаду?

— Почти, но не совсем, — сказала Сельма. — Другого представителя семейства. Цикада с печати ближе к цикадке обыкновенной и цикаде слюнявой.

Сэм рассмеялся.

— Точно-точно, цикада слюнявая.

— Цикада, инициалы Анри Аршамбо — все сходится: к нам в руки попала бутылка из утраченной коллекции Наполеона.

— Молодец, — сказал Сэм. — Что еще?

— И еще я закончила анализ перевода дневника Манфреда Бема. Там в одной из строк упоминается «Козлиная голова».

— Я помню, — отозвалась Реми.

Они с Сэмом еще предположили, что речь о таверне на Ромовом острове, в которую захаживал Бем и другие моряки с «Лотарингии».

— В общем, я тут немного поэкспериментировала с переводом, попробовала верхне- и нижненемецкий, и мне кажется, «Козлиная голова» — что-то вроде ориентира, может, даже навигационного средства. Проблема в том, что я все обыскала, но нигде нет ни слова о «Козлиной голове» на Ромовом острове — да и на других островах, если уж на то пошло…

— Будем смотреть в оба, — ответил Сэм. — Если ты права, это окажется какой-нибудь скальный выступ или утес необычной формы.

— Согласна. А еще я хочу… попросить прощения.

— Что случилось?

— Я ошиблась.

— Ни за что не поверю!

Сельма была строгим начальником, но строже всех она судила себя. Сама она ошибалась редко, да и то обычно по мелочи — и тем болезненней воспринимала любую, даже самую пустячную, оплошность.

— Я неточно перевела один отрывок архивного документа. Вольфганг Мюллер не был капитаном «Лотарингии». Он, как и Бем, был пассажиром. А точнее, капитаном подлодки. Сверхмалой субмарины «UМ-77». Значит, Бем и Мюллер и их подлодки находились на борту «Лотарингии», когда корабль пересек Атлантический океан и зашел на базу Ромового острова для обновления запасов и переоборудования…

— Это ведь то самое слово, которое Фрох употребил в своем блоге? Переоборудование?

— Верно.

— Затем, неделей позже, «UМ-34», лодка Бема, оказывается в реке Покомок, а «Лотарингия» тонет. Вопрос: куда подевалась «UМ-77», подлодка Мюллера?

— В немецких архивах она числится как пропавшая. Согласно архивам ВМФ США, когда «Лотарингию» захватили, корабль ничего не перевозил.

— А это значит, что «UМ-77», вероятно, отправилась на задание, — готова поспорить, что-то вроде миссии Бема, — подхватила Реми.

— Согласен, — сказал Сэм. — Но существует еще и третий вариант.

— Какой?

— Что, если лодка все еще здесь? Что значит слово «переоборудование»? Какой длины была «Лотарингия»? Сто пятьдесят футов?

— Около того, — ответила Сельма.

— Чтобы отремонтировать судно такого размера, потребовалось бы не менее внушительное сооружение — находись такое поблизости, его бы давным-давно обнаружили. Я все больше склоняюсь к мысли, что под «переоборудованием» подразумевалось техобслуживание «UМ-34» и «UМ-77». Если мы правы и вся операция проходила под грифом «сверхсекретно», то ясно, что ремонтные доки были надежно спрятаны — иначе их заметили бы американские самолеты-наблюдатели, вылетающие из Пуэрто-Рико.

— А это значит… — начала Реми.

— А это значит, что вскоре нам, возможно, придется попрактиковаться в спелеологии, — закончил Сэм.

Они разгрузили «бонанзу», зарыли швартовы поглубже в песок и стали подыскивать место для лагеря. Приближался закат. Было решено приступить к поискам с утра — так сказать, на свежую голову.

— Надо же, у нас конкуренты, — сказала Реми, махнув рукой вдоль пляжа. Сэм поднес к бровям ладонь и прищурился.

— Ого, такое не каждый день увидишь.

В четверти мили от них, на фоне полосы деревьев вдоль северного рукава залива, располагалась дощатая хижина, выполненная в особой стилистике маори, так называемой тики — с конической крышей из пальмовых листьев, — но «с закосом» под Голливуд. У входа, между двумя сваями, висел гамак; внутри, свесив ногу через край и раскачиваясь взад-вперед, лежал человек. Он даже не посмотрел в их сторону, а просто поднял руку в приветственном жесте и воскликнул:

— Эге-гей!