Валентина Журавлева - Янтарная комната

— Хочу, Василий Иванович! Очень даже хочу! И долго ломал голову, как это сделать. Но никак не выходит, чтобы вернуться. Никак… Придется Пархомову остаться. Но за жизнь свою я с фашистами поторгуюсь по-моряцки!.. В этом Пархомов постарается. Возьму патронный запас посолиднее.

После этого разъяснения Пархомова установилась глубокая тишина. Слышно было только тяжелое дыхание закашлявшегося Шерстнева.

Наконец встал Юзеф Будревич.

— Товарищи! Предложение надо принять. Но после взрыва на станции отряд должен пробиться на мыс и выручить товарища Пархомова. Обязательно!..

— Я возражаю! — сразу же встал Пархомов. — Чтобы пробиться на мыс, надо положить немало жизней. Потом, еще и охрана радиостанции не останется в стороне. Сколько это будет жертв из-за одного Пархомова? Пархомов все это уже прикинул, будьте спокойны! А в моем плане — коллектив наш теряет только одного человека. Тут простая арифметика подсказывает, что Пархомов, как всегда, прав!..

И он снова сел.

— Здесь, кроме арифметического, имеются еще и другие измерения, товарищ Пархомов! — медленно сказал Смуров. — А план твой надо принять. Он очень удачный. Что же касается твоих «арифметических» расчетов, то мы о них сейчас разговаривать не будем. Согласны, товарищи?.. Ну, тогда всё! Можно расходиться.

Все встали и направились к выходу.

Смуров попросил Шерстнева и Борщенко задержаться, а сам пошел проводить Вальтера.

Когда Смуров вернулся, он спросил:

— Уверен ли ты, Андрей Васильевич, в своей завтрашней операции? Ведь если мы не вызволим Рынина в первой половине дня, — его растерзают фашисты сразу же, как только рухнет грот.

— К похищению Рынина я приложу завтра все силы! — сказал Борщенко. — Видимо, Реттгер уже задумал что-то черное. Всю последнюю неделю Рынина не выпускают из подземелья…

— Да, это осложняет дело…

— Плохо еще, что к Рынину приставлен очень мрачный охранник, — добавил Борщенко. — От такого можно ожидать всего.

— Странно, — удивился Смуров. — А Вальтер говорил, что устроит к Рынину верного товарища. Очень странно… Жаль, что ты мне не сказал об этом раньше.

— Ну, подождем, чем кончится твоя, Андрей, попытка! — заключил Шерстнев и встал. — А сейчас пора расходиться. Уже поздняя ночь.

— Долгая будет для нас эта ночь, — задумчиво сказал Смуров, — ночь кануна…

Разгрузка прибывших судов шла полным ходом. Но не прекращались работы и по сооружению второго грота. Надводная часть его вчерне была уже готова. Теперь вынимали котлован для будущего водного бассейна.

Медленно прохаживались по боковым платформам эсэсовцы с автоматами, сверху следя за порядком в котловане. На своих обычных местах находились и надзиратели. Как и каждый день, заключенные вытаскивали на себе вагонетки, наполненные вынутой породой.

…Борщенко и Силантьев, в форме охранников, прошли в зону строительства грота рано утром. Как было условлено накануне, они разыскали Ракитина в самом заднем тупике грота. Здесь, на конечной платформе, работала в полутьме небольшая группа из отряда Раки-тина.

Не выпуская из вида надзирателя, Ракитин провел Борщенко и Силантьева в темный угол, к высокому деревянному щиту, большими железными скобами притянутому к каменной стене.

— За этим щитом начинается тоннель, о котором мы говорили, — тихо сказал Ракитин и, пошарив у стены за бревном, вытащил оттуда небольшой острый ломик с загнутой рассеченной лапкой для выдергиванья гвоздей. — Это я приготовил для вас. Иначе не оторвать ни одной доски. Теперь действуйте быстро, пока надзиратель в стороне.

Борщенко вложил ломик в зазор между бревном и доской и с большой силой нажал. Поржавевшие от сырости гвозди вырвались из бревна с резким скрежетом.

— Стой, — придержал Ракитин Борщенко. — Подожди…

Надзиратель завертел головой, не понимая происхождения необычного звука. Он повернулся и пошел в сторону щита, оглядываясь по сторонам.

Потом на несколько секунд остановился, посмотрел вверх и снова пошел, приближаясь…

Неожиданно среди работающих поднялся гвалт. Несколько человек, споря между собой, бросились к надзирателю, как бы на его суд.

— Это мои ребята. Им сейчас здорово попадет от надзирателя, но на время они отвлекут его внимание, — пояснил Ракитин и скомандовал: — Отрывай другую!..

Борщенко одним коротким нажимом оторвал другую доску. При этом раздался не менее резкий скрежет, чем в первый раз.

Крики и брань около надзирателя усилились. Но он отмахнулся от скандалистов и поднял голову, с тревогой всматриваясь в темные своды.

— У нас тут были обвалы, — шепнул Ракитин, продолжая наблюдать за надзирателем. — Как видно, ему померещилось, что трещат своды. Эту его мысль я сейчас поддержу и, может быть, вызволю ребят. А вы исчезайте… Скорее!..

Борщенко и Силантьев один за другим пролезли в щель.

— В добрый путь, друзья, — шепнул на прощанье Ракитин. — Желаю удачи! Ребята здесь будут ждать вас обратно.

— Спасибо.

Ракитин придавил доски на старое место, и Борщенко с Силантьевым оказались в полной темноте.

Несколько минут они двигались в глубь тоннеля ощупью, проверяя каждый свой шаг. Лишь отойдя от щита подальше, они включили приготовленные заранее электрические фонари и, освещая дорогу, пошли дальше.

Шли минут пятнадцать, пока добрались до закругленного поворота. Отсюда тоннель стал просторнее. Стены и пол здесь были бетонированные.

— Теперь, Фома, держи фонарь ниже и свети только под ноги, — предложил Борщенко. — И шагай мягче.

Стараясь ступать тихо, они быстро прошли эту, сравнительно короткую, часть тоннеля и остановились перед таким же деревянным щитом, с каким они уже имели дело вначале.

— Проверим, не просвечивается ли он, — шепнул Борщенко.

Погасили фонари. Ни единой светлой точки. Полная тьма.

Борщенко приложился ухом к щиту и долго слушал. Тишина. Ни малейшего шороха. Сюда ли они пришли? Ведь за этим щитом должен быть освещенный коридор. По нему можно пройти к кабинету инженера Штейна, где под охраной мрачного Кребса работает Рынин.

— Включай фонарь, Фома, и свети мне…

Пока Силантьев светил, Борщенко внимательно осматривал доски. Они были прибиты изнутри тоннеля, и отрывать их отсюда было неудобно. Мешала стена. Однако Борщенко нашел щелку между нижними досками — их покарежило от сырости — и всунул туда острую лапку ломика.

— Гаси фонарь опять!..

Осторожно раскачивая ломик, Борщенко оторвал один конец доски без особого шума и осторожно оттянул его на себя. За открывшимся отверстием было темно.

— Что такое? — забеспокоился Борщенко. Он осторожно просунул руку с фонарем и осветил пространство по ту сторону щита. На расстоянии около метра впереди выход из тоннеля был завешен плотным брезентом.