Вячеслав Пальман - За линией Габерландта. Роман

- Стой! Иди к ней. Сейчас же назад, слышишь? Как ты смел оставить ее одну? Живо назад! А я на лыжах в городок.

Он понял меня, повернулся и, тяжело дыша, тут же исчез в морозной мгле.

Казак бросился за ним.

Вот когда пригодилась постоянная тренировка!

Обратно я летел как на крыльях. Морозный воздух обжигал лоб, подозрительно кольнуло в мочке ушей, через открытый рот в легкие врывался страшно холодный воздух. Тело дышало жаром. К черту полушубок! Заберу потом. Полушубок полетел в снег. В телогрейке стало легче. Вот и короткий спуск, поворот. Осталось совсем недалеко. От нас до больницы три километра. До Зотовых тоже три. Как лучше поступить? Идти за врачом? А что он сможет предпринять в маленькой избушке Зотовых? И когда дойдет? Ведь лошадей сейчас не возьмешь. Нет, это не подходит!..

Я рывком распахнул дверь палатки. Три головы повернулись ко мне.

- Варе плохо, - сказал я и тут же увидел на всех головах шапки.

Ребята оделись за полминуты. Саша и Василий забегали около лыж. Иванов выскочил из палатки первым. Он скорее всех сообразил, что делать.

- Дрова… долой! - командовал он.

Мы поняли, что он задумал. Поленья полетели во все стороны, заскрипели полозья санок.

- Полушубок, одеяла! Фонари сюда!

Одно мгновение - и четыре человека, впряженные в санки, скорым шагом, временами бегом, уже двигались по дороге к дому Зотовых. Ленточка теплого воздуха тянулась за нами и пропадала в темноте. Никто не разговаривал, все понимали, что надо беречь силы. Впереди долгая дорога.

Мы шли до Зотовых полчаса или чуть меньше.

…Варя лежала бледная, осунувшаяся. Она кусала губы и изредка вздрагивала от боли. Она была уже одета. Мы не теряли времени на расспросы. Три полушубка вниз, три - сверху. Одеяла, подушки - все пошло на санки. Серега посмотрел на часы. Скоро десять.

- Ну, братцы!.. - сказал он.

Полозья скрипнули, санки помчались.

Теперь мы хитрили. Двое садились рядом с Варей, а трое везли в это время сани. Чуть отдохнув, эти двое сменяли троих. Под горку бежали рысью, на бугор тянули все. Мороза уже не чувствовали. Дрожали ноги, противно ныла спина. Ох и тяжелые санки! Но каждый звук из-под одеял, каждый короткий стон придавал нам силу. А вдруг сейчас… Петя не выходил из упряжки. Пот лился с него, Серега хрипло сказал:

- Хоть умри, но тяни теперь до конца. Остынешь - тогда все!

Когда Саша садился рядом с Варей, он увещевал ее, как маленькую:

- Ты терпи, Варя, терпи. Мне вон как было, ничего, вынес. А у тебя… Уже недалеко. Я огни вижу.

А соскочив с саней, беспрестанно сморкался. Около нашей палатки Серега сказал мне на ходу:

- Бери лыжи и мчись в больницу. Пусть приготовятся.

Я обогнал сани почти сразу же и пошел размашистой рысью, уже не обращая внимания на застывшие уши и нос. Мимо лица проносился шипящий, горячий, как огонь, воздух.

Вперед, вперед, вперед! Сквозь ночь, туман и холод.

Здание поселковой больницы возникло из тумана так близко, что я не успел затормозить и ударился носками лыж о крыльцо. Не сходя с них, что есть силы застучал палками в дверь. Кто-то вышел ко мне, на крыльце вспыхнула лампочка. Все было как во сне.

Я закричал:

- Везем Варю Зотову! Готовьтесь, доктор!

Меня втащили в коридор. Бородка врача мелькнула перед глазами. Чей-то женский голос сказал:

- Вам на улицу нельзя. Сидите здесь. Сестра, уложите его и растирайте лицо, видите, что…

На какое-то время я забылся.

Очнулся от шума. Мимо меня пронесли на носилках Варю. Петя с испуганным лицом склонился над ней, а она, бледная, растерянная, твердила только одну фразу:

- Все хорошо, вот увидишь, все будет хорошо…

Кажется, доктор больше возился с нами, чем с Варей. Все-таки мы доставили ее вовремя. А вот сами… На ребят было страшно смотреть. Сереге ставили банки, Смыслова растирали спиртом, он лихорадочно говорил, что велик телом, много добра уйдет. У всех оказались обмороженные лица, а вдобавок ко всему Петя Зотов и Саша стали гулко и тяжело кашлять. Саша все хватался за бок - видно, разболелся. Их не отпустили из больницы, хоть врач и уверял, что это не воспаление легких, а так…

Я сходил на станцию, сделал отсчет. Потом протопил печь, выпил чаю и уснул. Как заведенный вскочил через два часа. В тринадцать ноль-ноль снова сделал наблюдение. Мороз стал меньше, минус 52 градуса, туман редел. Вспомнил больницу и стал одеваться.

В нашей палатке никого не оказалось. Тогда я пошел в поселок. В тихом коридоре больницы тоже никого не было. Но из кабинета врача слышались бравые голоса, которые никак не могли принадлежать больным. Кто-то смеялся. Потом бас Смыслова произнес:

- Ну, Петро, с тебя приходится!

В предчувствии необычного я рывком открыл дверь со строгой дощечкой: «Главный врач».

Конечно, все в сборе. И доктор с ними. На лицах ребят темнели пятна морозных ожогов. Кожа блестела от гусиного жира. Доктор улыбался и выглядел именинником.

- Сын у Петьки! - Вот первые слова, какие я услышал. - Ты только подумай, а? Папаша! В нашем полку прибыло. Три кило восемьсот пятьдесят. Точно взвесили. Седьмой член поисковой партии.

Третье поколение Зотовых, - сказал рассудительный Серега Иванов.

Растроганный Смыслов встал во весь свой саженный рост и, схватив врача в охапку, сказал:

- Спасибо тебе, отец.

- Ну, ну, - отстранился тот. - Моя обязанность… Однако мне пора, молодые люди.

- Пошли, - скомандовал Серега. - Смыслов, Северин, пошли. Хватит придуриваться.

- Позвольте, - остановил нас доктор. - А кто из вас Смыслов?

- Это я Василий Смыслов, к вашим услугам, доктор.

Доктор с интересом посмотрел на него и хотел что-то спросить. Но Вася опередил его.

- Не играю, - пробасил он. - Я не тот Смыслов, доктор.

- Сожалею. А то бы партию-другую…

Нас с Зотовым вызвали в Магадан.

Петр Николаевич взял с собой дневники из катуйской находки, я разыскал в вещах листки с показаниями Шахурдина и ржавый револьвер с инициалами убийцы. Предстояла последняя встреча с людьми, которые много лет пакостили строителям Севера и стояли у всех поперек дороги.

Виктор Николаевич Зубрилин встретил нас с радушие ем доброго друга. Обнимая Зотова, он сказал:

- Возмужал ты, Петя, окреп. Папаша, а? Опередил всех.

Что-то новое появилось и в облике Зубрилина. Глубже залегли складки на его худощавом лице, строже смотрели глаза. И лишь когда он смеялся, то молодел и выглядел, как три года назад. Год-то случился не из легких, проверялась не только воля, но и крепость здоровья.

- Сводку слышали? - спросил он. - Бьем немцев у Волги. Окружение закончено. Здорово, не правда ли? И на нашей улице праздник!