Вячеслав Пальман - За линией Габерландта. Роман

Дальнейшие усилия пробить дымоход и вытащить железку оказались безуспешными. Ребята уже ладили на улице костер, чтобы согреть чай. А меня неудача, как говорится, заела еще больше. Не оставлять же поломанную печку!

Пришлось лезть на чердак дома. Сверху оно видней.

Вырубив хороший шест, я забрался по углу дома на крышу и через слуховое окно влез на чердак. Здесь было сумрачно, сухо и голо. Под окном лежала потемневшая полоска снега. В углах шуршали мыши. Привыкнув к полутьме, я разглядел печной боров и деревянную трубу из него. Сообразив, где вертикальный дымоход, я снял сверху три кирпича, отложил их в сторону и сунул вниз свой шест. Скоро он уперся во что-то твердое. Опять загрохотали кирпичи, в нос ударила пыль. Палка стукнулась о железку. По звуку я определил: то самое, что доставал снизу. Разозлившись на упрямое препятствие, я с силой нажал на палку, внизу громыхнуло, и в черной дыре появился слабый свет. Пробил! Теперь порядок.

Положив кирпичи на место, я засыпал щели сухой глиной, бросил шест и тем же манером спустился вниз. Ребята уже ставили печную трубу.

- Тянет? - спросил я.

- Пошло!..

В печке и в самом деле загудело. Мы собрались возле нее и уселись пить чай. Время шло к полудню. Ездовые заторопились. Уже перед тем как уйти, кто-то буркнул:

- Весь камин кирпичами завалили. Тоже мне, навели порядок…

Тогда я вспомнил о железке, которая так долго досаждала нам. Где она, черт возьми? Я нагнулся над камином. Среди кирпичей и сухой глины лежал цинковый ящик. Он тускло светился. От него веяло тайной.

Ящик походил на банку из-под леденцов. В таких когда-то продавали хрустящие конфетки, под названием ландрин. Но для леденцов употребляли тонкую жесть, здесь же было довольно толстое оцинкованное железо. Как мы ни вертели находку в руках, никто не мог с уверенностью сказать, что это за банка.

- Не русская, - заметил один из ездовых и указал на ободок.

Там виднелся вертикальный столбик иероглифов. Пожалуй, он прав. Банка скорее всего японская.

- Клад! Клад, братцы! - восхищенно закричал один ездовой, и глаза у него загорелись охотничьим азартом. - Монгольские тугрики, японские иены, испанские дублоны и царские рубли. Точно! Хозяин фактории начитался пиратских романов и заховал на черный день в трубу. А ну встряхни, может, звенят!

Мы встряхнули банку и раз, и два, и три. Ничего там не звенело. Это охладило пыл, но любопытство не оставило нас.

- Давай нож! - сказал я и на правах хозяина банки приготовился к вскрытию. Банка лежала у меня на коленях. От нее исходил запах экзотической таинственности, как от ромовой бутылки, выуженной сетями в открытом море.

Открыть банку оказалось не так-то просто. Круглую крышку прочно припаяли к цилиндру. Осторожно соскребая олово, я потихоньку отгибал края крышки. Когда осталось уже немного, самый старший из ездовых вдруг отошел в дальний угол комнаты и произнес оттуда зловещие слова:

- Мины разные бывают, ребята. Такую я, правда, еще не видел…

Наступила тишина. Нож повис над ободком крышки. Все затаили дыхание. Казалось, еще один скребок по олову - и на том месте, где сидели и стояли зрители, возникнет адский грохот, вырвется пламя, и все мы в буквальном смысле без промедления вознесемся на небеса.

Вот какое значение может иметь к месту сказанное слово! За минуту до этого и мысли не было о бомбе: я лупил жестянку шестом, бросал, встряхивал - и ничего не случилось. А тут от одного слова похолодело на сердце и пересохло во рту. Руки отяжелели. А вдруг и правда…

Кто-то засмеялся:

- Ты скажешь, Федя! Тоже мне, мину нашел!..

Тут один из парней вдруг вспомнил, что у него есть деле около лошадей, другой сказал, что пойдет покурить - в доме как-то неудобно дымить, а самые храбрые словно невзначай отошли и уселись в дальнем уголке зала возле осторожного прогнозиста. Я остался в одиночестве со своей цинковой банкой в руках. Черт бы ее побрал! Честное слово, мне было не по себе. А ну как действительно в ней взрывчатка! Уж больно таинственная находка. В дымоходе камина, в старом доме, овеянном вдобавок ко всему какой-то темной легендой. Кто тут жил, о чем думал, что делал?..

Банка лежала на коленях теплая, затаившаяся. Пересилив себя, я вздохнул и решительно заскоблил по цинку. Все звуки в доме и вне его затихли. А я все больше и больше смелел и скоро весь ушел в работу. Бомба? Смешно! Она бы уже давно грохнула.

Последний сантиметр пайки. Я отогнул ножом крышку. Она сдвинулась. Теперь можно снимать.

Обернувшись в угол, я сказал со значением:

- Готово. Снимаю.

Наверное, в моих словах было что-то такое… Понимаю теперь, что выглядело это чистейшим мальчишеством, но ведь тогда мне было не так уж много лет - простительная выходка.

Ребята поднялись и ответили:

- Давай снимай. Только подожди, мы выйдем. Знаешь, на всякий пожарный случай.

И молчком, как лисята из норы, шмыгнули в дверь.

Я потянул крышку. Она снялась очень легко.

Банка до краев оказалась набитой бумагами. Они были свернуты в рулон. Бумаги пожелтели от времени, пахли чем-то архивным, старыми химическими чернилами с примесью рыбного. Рыбный дух, видимо, принадлежал самой банке.

Снаружи послышалось тревожное:

- Эй, ну как там?

Любопытство и осторожность боролись в ребятах. Им не терпелось.

- Сейчас! - откликнулся я и, желая как можно эффектнее закончить это затянувшееся приключение с осторожными ребятами, которые вообще-то ничего не боялись, а тут вдруг повели себя как-то не так, придумал следующее: поднял два кирпича, сказал «можете идти» и, когда они затопали на крыльце, с силой ударил кирпичами о древнюю оконную ставню… Раздался грохот, поднялась пыль. Но я все же с удовольствием увидел, как сыпанули мои парни с крыльца и зарылись носами в снег. Это было, конечно, не очень-то честно, но я не мог отказать себе в таком удовольствии,

С полминуты никто из них не шевелился. Я видел в щель, как они сконфуженно моргали глазами и сгребали со лба ошметки снега. Кругом было тихо, Дом стоял на месте. Тогда они осмелели и поднялись, стараясь не смотреть друг на друга.

- Ну что, порядок? - с нарочитой бодростью окликнули меня с улицы.

Я беззаботно посвистывал у дверей и смотрел на ребят, как учитель на учеников, когда те разрисовывают на доске его персону.

- Заходите, пожалуйста! - сказал я и гостеприимным жестом пригласил в дом.

Они вошли гуськом, сконфуженно посматривая на все вокруг, но только не на меня. При виде открытой банки оживились. Любопытство взяло верх.

- Открыл? Ну, что там?

Когда все уселись в кружок, я вытащил из банки бумаги. Их оказалось очень много. Тетради, исписанные мелким косым почерком. Какие-то листки с машинописью. «Протокол допроса», - прочитал я на одном из них с гербом царской России в самом верху. Потом еще тетради, разрозненные листки, счета, квитанции. И почти везде встречалась фамилия «Зотовъ», написанная с твердым знаком. Затем маленькая коробочка, а в ней что-то завернутое в бумажку.