Николай Трублаини - «Лахтак». Повесть

Кар заметил на льду фонари.

- Лейтэ, что за недисциплинированность? Кто это на лед полез? Соломин, пойдите и узнайте, что там такое. Скажите, чтобы без моего разрешения парохода никто не оставлял.

Матрос поспешил выполнить распоряжение.

Кар с помощниками прислушивались к звукам тревожной ночи. Ни он, ни Лейтэ, ни Торба не знали наверное, нужно ли уже начинать выгрузку.

А норвежец и его спутники стояли на льду. Моряки, находившиеся на палубе, подошли к ним. Отойдя в сторону на несколько шагов, Эрик Олаунсен наклонился и приложил ухо ко льду, как будто прислушиваясь, что под ним происходит. Подо льдом пронесся грохот. Степе стало ясно: норвежец что-то хочет узнать, хотя этот способ юнге был непонятен.

Но вот Эрик поднялся. Свет фонаря упал на него. На лице его блуждала веселая улыбка.

- Ней, ней! - громко сказал он и, показав рукой на море, с презрительным выражением покачал головой, будто хотел сказать: это наступление нам ничем не угрожает.

Степа сразу понял Эрика и сказал Соломину:

- Передай капитану, что норвежец сделал экспертизу нашей льдине и заверяет, что можно быть спокойным. А мы поднимемся снова на палубу.

Когда Соломин сказал об этом на капитанском мостике, Кар удивленно пожал плечами.

- Возможно, - проговорил он. - Я где-то читал, будто бы в Гренландии эскимосы таким способом определяют направление движения льда, хотя я лично считаю это фантастикой. Однако, - добавил он, подумав, - обождем немного с авралом. Когда вблизи двинется лед, тогда и начнем выгружаться. Возможно, что под этим берегом нас защищают айсберги, которые, по-видимому, стоят на мелях.

Никто не уходил с палубы. Все прислушивались к отдаленным взрывам, и каждый представлял себе, что происходит на просторах покрытого льдом моря.

А там, в темноте, шел морем ледяной вал. Со страшной силой напирал он на торосы и ломал их.

Трещали ледяные поля, и сквозь щели, словно в большую пасть, выливались бесчисленные тонны морской воды. Ломались между полыньями ледяные перегородки. С напряжением в миллиарды лошадиных сил сжимались два колоссальных ледяных поля, а под ними бурлила огромная прибойная волна.

Ледяной вал вырос в тридцать метров высоты, прокатился сотни метров и, протянувшись на несколько километров, остановился.

В третьем часу ночи сжатие льда прекратилось.

Паутина подозрения все более оплетает Павлюка, хотя кочегар, наверно, об этом и не догадывается. Тихо, с глазу на глаз, толкуют об этом моряки. Хотя вслух никто ничего не говорил, но почти половина люден знала о трубке, найденной после пожара, о таинственных звуках, которые пришлось кое-кому слышать на палубе по ночам.

А поведение Павлюка становилось все более странным. В общий кубрик он приходил лишь поесть и выполнить порученную ему работу. Он запаздывал на политкружок и был невнимателен на лекциях по математике. Сделался угрюмым и сосредоточенным. Казалось, будто его подменили. Исчез веселый кочегар, любивший побалагурить, в каждое дело вмешаться, всем интересовавшийся и часто выступавший инициатором различных затей.

Правда, иногда он вбегал в кают-компанию с веселым выражением на лице, с блестящими глазами и даже шутил. Но это случалось редко. И даже в этих случаях тень какой-то тревоги не совсем исчезала с его лица.

Степа удивлялся перемене, происшедшей с его ближайшим товарищем, и говорил об этом с Зориным.

Машинист, знавший о тех неясных подозрениях, которые падали на Павлюка, ничего пс сказал юнге, лишь успокоил его общими фразами. Степа в то время увлекся новым знакомым и все свободное время проводил с Эриком Олаунсеном. От него он заимствовал норвежские слова, а ему помогал изучать русский язык.

За последнее время Павлюк изменился и внешне. Он похудел, побледнел. Правда, не только у Павлюка был такой вид. Котовай и Ковягнн также не очень хорошо себя чувствовали. Вынужденная полярная зимовка давала себя знать более слабым организмам. Все же приходилось удивляться тому, что Павлюк, которого считали наиболее здоровым на пароходе, так поддался тяжелым условиям, тогда как Кар, Лейтэ и Шелемеха даже поправились.

Кар молча наблюдал за кочегаром-великаном. Он всегда ценил Павлюка. Но теперь, анализируя свои подозрения, он все более склонялся к мысли, что тот скрывает какую-то тайну. Штурман ни о чем не спрашивал у него, помня, что он отвечал после пожара и что говорил Запаре, когда метеоролог спрашивал его о странных звуках. Считая, что Павлюк, безусловно, должен был их слышать, Кар ждал, когда кочегар сам обо всем расскажет.

Штурман молча ожидал продолжения таинственных событий, одновременно следя за Павлюком. Боялся он лишь одного: не повлияла ли случайно полярная ночь-зима на психику кочегара. Еще матросом Кар плавал на пароходе, который однажды остался на вынужденную зимовку во льдах Чукотского моря. Он был свидетелем того, как в полярную ночь сошли с ума два его товарища. Но условия той зимовки были несравненно тяжелее, чем условия на «Лахтаке». Однако, когда взошло солнце, матросы выздоровели. Такие же надежды возлагал и теперь капитан Кар на солнце.

Лейтэ совершенно не разделял миопия Кара относительно Павлюка. Старый моряк уверил себя, что Павлюк - безусловный виновник пожара и что он и теперь занимается какими-то таинственными фокусами-покусами, как выражался Лейтэ. Если бы Кар послушался его, то Павлюк уже сидел бы под арестом.

Хозяином палубы был фактически Лейтэ, так как Вершемету, назначенному боцманом, недоставало опыта, чтобы полностью заменить старого моряка. Поэтому Лейтэ приходилось быть много времени на воздухе. Он тщательно следил за Павлюком.

Не один раз в темноте подходил он к двери радиорубки,- через радиорубку был ход в каюту радиста, - и прислушивался… Но ничего не слышал.

Как-то в пять часов утра Лейтэ вышел на палубу. Сквозь облачное небо лишь изредка проглядывали звезды. У Лейтэ был в руках топор. После нападения медведя на Степу, моряки считали более безопасным выходить на палубу с каким-нибудь оружием. Старый моряк полагал, что для него вполне достаточно топора.

Посмотрев, что делает вахтенный матрос, Лейтэ прошел на корму. Когда он возвращался назад, ему показалось, будто из окна каюты радиста сквозь щель пробивается свет.

«Окна закрыл», - догадался Лейтэ. Неясное подозрение зашевелилось у него, но он не обратил па это внимания и, присвечивая фонарем, стал осматривать, все ли в порядке на корме. Вдруг его ухо уловило резкий металлический звук. Он сразу выпрямился. «Откуда это?» Но звук сразу же утих. «Нет, это не послышалось мне, - сказал сам себе моряк, - это, наверно, из его каюты».

Лейтэ быстро направился к каюте радиста. Он взбежал по одному трапу, поднялся по другому. Под ногами скрипел снег, наметенный сюда накануне. Стараясь идти как можно тише, Лейтэ подкрался к окну каюты. Оно было плотно закрыто, и лишь сквозь маленькую щелочку вверху пробивался свет. Но сквозь нее он ничего не мог разглядеть. Лейтэ приложил ухо к окну. Он услыхал какой-то шорох. Пытаясь подняться выше, поскользнулся и ударился головой о стенку каюты. Моряк выпрямился и растерянно провел рукой по лицу. Снова прижался ухом к окну, но теперь уже ничего не услышал. Простояв так с минуту, Лейтэ тихонько пошел вдоль стены и, подойдя к двери радиорубки, попробовал ее открыть. Но дверь, как видно, была заперта па ключ или на задвижку.