Николай Трублаини - «Лахтак». Повесть

Моряки закричали «ура». Котовай заиграл на трубе, а Вершемет бил в самодельный бубен.

- Мы радуемся, словно древние дикие племена, - смеясь глазами, сказал гидрологу Кар.

Тот притопнул ногой и, пытаясь крикнуть, охрипшим голосом ответил:

- Мне самому плясать хочется!

Солнце светило недолго: через несколько минут оно скрылось за горизонтом.

Моряки, несмотря на мороз, толпились на палубе в приподнятом настроении.

- Хватит про медведя, товарищ механик, - обратился к Торбе Котовай. - Я слышал об этом во Владивостокском порту, только с небольшими отклонениями.

- А мне рассказывали, что это случилось в Одессе, - добавил Лейтэ.

- История, друзья мои, любит повторяться, - смеясь, ответил Торба. - А делать такие замечания невежливо. Поэтому я своего рассказа не заканчиваю, и о финале догадывайтесь сами. А может, вам рассказали?

Механик подмигнул, засмеялся и направился в кубрик. За ним пошли и другие.

Степа помог Эрику Олаунсену спуститься в помещение.

Неприветливо выглядел кубрик после освещенных солнцем просторов. Как ни боролись моряки с сыростью, она давала себя знать. Как ни проветривали кубрик, но воздух тут был не совсем свеж. А если и удавалось пустить в кубрик достаточно свежего воздуха, температура очень скоро понижалась, приходилось спешно затыкать все щели и кутаться поверх меховой одежды еще и в одеяла.

Койки Эрика Олаунсена и Степы стояли рядом. Юнга взял на себя обязательство ухаживать за норвежцем и старательно выполнял его. Норвежец был от души благодарен юнге. С берега к нему приходили лишь дважды. Один раз капитан Ларсен, а после него - Ландрупп. Между прочим, Кара удивило, что норвежцы не приглашали пи его, ни других моряков к себе на остров. Точно так же ничего не ответил ему капитан Ларсен на предложение весной вместе покинуть остров. Кар считал, что причиной первого были, очевидно, какие-нибудь внутренние дела норвежской команды, а причиной второго то, что капитан, хоть и принял его предложение, но заранее не хотел благодарить: мол, незачем об этом говорить, пока по-настоящему не наступит весна. Из деликатности Кар не поднимал больше этого вопроса. Ларсен хотел забрать Эрика Олаунсена, но Кар уговорил его оставить больного на пароходе, пока тот совсем не выздоровеет.

Олаунсена, как видно, угнетало вынужденное молчание. Иногда он начинал говорить, но никто его не понимал. С ним изъяснялись, как с глухонемым, - мимикой и жестами. Теперь Эрик садился есть за общий стол, играл с моряками в шашки и домино и даже выучил несколько русских слов. За день до того как впервые после зимы появилось солнце, Запара подал Степе мысль, чтобы он, разговаривая с Эриком, изучал норвежский язык, а норвежца учил русскому.

Каждое утро, когда норвежец просыпался, он говорил: «Гу мор’ен!»

Это выражение очень похоже на немецкое «Гут морген», и его сразу же расшифровали, как «доброе утро».

И Степа приветствовал Эрика словами: «Доброе утро!»

Теперь уж норвежец по утрам говорил «Доброе утро!», а юнга, наоборот, «Гу мор’ен!»

Возвратившись в кубрик, Эрик и Степа расположились на своих койках. Эрик полулежал. На тумбочке между койками горела лампочка. При ее свете юнга стал рассматривать карту Арктики, полученную перед этим в подарок от Запары. Норвежца тоже заинтересовала карта, и он склонился над ней. Надписи на карте были сделаны по-русски и по-английски. Эрик не знал ни того, ни другого языка, но, очевидно, был не плохо знаком с картой, так как, касаясь спичкой того или иного острова или полуострова, почти правильно называл их.

- Степа, - обратился норвежец к юнге и, указывая то на себя, то на карту, сказал: - Эрик… Гронланд… Эрик… Свальбард… Эрик… Франц-Иосиф… Эрик… Америка… Аляска… Беринг… эскимос… чукча… Эрик… Эльгар…

Следя за спичкой, которой норвежец водил по карте, и прислушиваясь к его словам, юнга понял, что Эрик был в Гренландии, на Свальбарде, Земле Франца-Иосифа, а также на Аляске; видел эскимосов и чукчей…

Для норвежского моряка это вполне возможно. Ведь норвежских моряков можно встретить не только на севере, но и в морях всего мира, на пароходах под разными флагами.

- Эрик Арктик о Антарктик… - норвежец сделал руками жест, будто он держит глобус, и указал вверх и вниз.

Очевидно, Эрику Олаунсену приходилось плавать и в южных полярных морях па одном из норвежских, а может быть, других китобойных судах, которые из года в год отправлялись туда за ценной добычей.

- Эрик восемь лет плавал на пароходе в Беринговом море…. Чукчи… Эрик Эльгар…

- Эльгар? - спросил Степа. - Что такое Эльгар? Остров такой? Или пароход называется Эльгар?.. Эльгар?..

Норвежец не понял и лишь радостно повторял, показывая на себя:

- Эльгар! Эльгар! Эльгар!

- Дмитрий Петрович, у меня только что был продолжительный разговор с Эриком. Оказывается, он плавал почти во всех арктических и антарктических водах, - информировал юнга своего ученого шефа во время чая за общим столом.

Тут же, вместе со всеми, сидел и Эрик. Он опирался рукой на стол и с интересом рассматривал советских моряков. Это любопытство постоянно светилось в его глазах, с тех пор как он пришел в себя и узнал, что находится на советском пароходе.

- Особенно долго,-продолжал Степа,-если я правильно понял его, плавал он в Беринговом море на пароходе «Эльгар».

- Да, Эльгар, я, я, - словно подтверждая, произнес норвежец.

- Эльгар? - переспросил Кар. - Мне приходилось плавать между Петропавловском-на-Камчатке и Номом, что на Аляске. Мы встречали там немало разных пароходов, но парохода «Эльгар» не припоминаю.

Лейтэ обратился к Эрику:

- Беринг… Эрик Олаунсен… Шип?

Норвежец, очевидно, понял вопрос. «Шип» - по-английски значит «пароход». По-норвежски пароход будет «дампшиб».

- Шип, - сказал Эрик, поднимая брови. - Навалук… Ном…

Кар прищурил левый глаз, прислушиваясь к норвежцу.

- Лаврентий, Провидение, Уэлеп, - обратился он к Эрику, называя местности па побережье Берингова моря.

На губах норвежца появилась радостная улыбка.

- Да, Уэлеп, да!

- Эльгар - это ие пароход, - объяснил Кар, - он плавал на шхуне «Навалук». Об этой шхуне я действительно слыхал и, кажется, даже видел ее.

- Значит, Эльгар - это какая-то местность. Возможно, остров, - заявил Степа.

- Едва ли, - выразил сомнение Кар. - Если остров, то, очевидно, из тех, которые даже в лоции называются скалами. На Беринговом море я знаю почти все острова. Хотя надо сказать, слово «эльгар» я где-то слыхал. Но где - не вспомню.

Разговор продолжался, но Кар уже не принимал участия в нем. Допив молча чай, он пошел в свою каюту.