Карл Май - Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане: рассказы

— Да, есть!

— По закону дело пойдет так: мы ставим в известность консула, потом жалоба идет в Константинополь, а оттуда паша Сулеймании получает распоряжение наказать злоумышленников или сам штрафует их.

— Сложной дорогой идет закон!

— Но это единственный путь для иностранных граждан. И еще: как христианин, что бы вы сделали с этим врагом?

— Не мучайте меня этими вопросами, мистер! Я англичанин. Делайте что хотите!

— А если я его просто отпущу?

— Пусть бежит. Я за него не беспокоюсь, он не заслуживает смерти. Лучше бы ему привесить мой больной нос — это было бы лучшим наказанием для человека, показавшего нам нос вчера, да такой, что почище моего будет! Да уж!

Беббе, похоже, опять томился от неизвестности. Он снова взмолился:

— Господин, что со мной будет?

— Это целиком зависит от тебя. Кого ты желаешь видеть своими судьями? Четырех правоверных или двух гяуров?

— Господин, я взываю к Аллаху и Пророку, судить меня могут настоящие верующие.

— Да исполнится воля твоя! Они оба простили тебя и передадут завтра твоим. Я умываю руки. Пусть будет что будет.

Наконец приняли решение остальные.

— Эмир, мы застрелим его, — сказал Мохаммед.

— Этого я не допущу ни в коем случае.

— Он обманул Пророка!

— А вы что, судьи ему? Пусть решает сам свои дела с имамом, Пророком и своей совестью!

— Он шпионил и предал!

— А кто-нибудь лишился от этого жизни?

— Нет, но мы потеряли другое.

— Хаджи Халеф Омар, ты знаешь мое решение. Мне неприятно видеть тебя таким кровожадным.

— Сиди, я не желал этого, — истово оправдывался он. — Этого хотят хаддедины и банна.

— Я полагаю, что банна вообще здесь должен помолчать. Он наш проводник, и ему за это платят. Измените ваш приговор!

Они снова зашептались, потом Мохаммед Эмин сообщил мне результат:

— Эмир, нам не нужна его жизнь, но он должен быть обесчещен. Мы отрежем у него прядь волос и ударим его прутом по лицу. Кто подвергается такому наказанию, лишается чести навсегда.

— Это еще страшнее смерти и не дает успешного результата. Я влепил одному беббе пощечину, потому как он оскорбил мою веру, а вчера он дрался на стороне шейха против меня. Его унизили эти удары?

— Отрезанная прядь унизит!

— Он возьмет и наденет тюрбан, чтобы ее не было видно.

— Ты же сам хотел это сделать еще совсем недавно!

— Нет, я бы это ни за что не сделал. То была лишь угроза, чтобы заставить его говорить! И вообще — зачем вам еще больше настраивать этого беббе против нас? Они ощущают себя истинными нашими врагами, потому что считают нас сообщниками беджат. Они не знают, что мы не участвовали в разбойничьем рейде, не знают, что я открыто, в лицо сказал хану Хайдару Мир ламу, что предупредил бы беббе, если бы у меня была хоть малейшая возможность. Они встретили нас вместе с разбойниками и таковыми посчитали. Сейчас мы ускользнули от них, и, надеюсь, они нас оставили в покое. И вы хотите своей жестокостью заставить их снова обернуть оружие против нас?

— Эмир, мы были их пленниками, нам необходимо отомстить.

— Я тоже был пленником, причем чаще, чем вы, но я никогда не мстил. Раис из Шодра, Надир-бей — он захватывал меня в плен. Я сам освобождался и прощал все, а потом он стал моим другом. Разве это не лучше, чем если бы мы устроили кровавую резню?

— Эмир, ты христианин, а христиане либо предатели, либо — бабы!

— Мохаммед Эмин, повтори то, что ты сказал, и с этой минуты наши пути разойдутся. Я никогда не вмешивался в твою веру, почему ты лезешь в мою? Ты видел хоть раз, что Линдсей или я кого-нибудь предавали или вели себя как бабы? Я бы мог высказать много претензий исламу, сказать, что мусульмане неблагодарны, что они забыли сделанное для них Христом, — но я же этого никогда не говорю.

Он вскочил и выставил вперед руки:

— Эмир, прости меня! Моя борода бела, а твоя еще черная, но хотя сердце твое молодое и горячее, рассудок у тебя как у мудрого старца. Мы отдаем тебе этого парня. Делай с ним что хочешь!

— Мохаммед, я благодарю тебя. Твой сын согласен?

— Да, эфенди! — ответил Амад эль-Гандур.

Я повернулся к пленнику:

— Ты нам солгал однажды. Сейчас ты обещаешь говорить правду?

— Обещаю!

— Если я сейчас развяжу тебя, ты обещаешь не сбежать? Сдержишь слово?

— Господин, я обещаю!

— Хорошо. Эти четверо мусульман вернули тебе свободу. Сегодня ты еще останешься с нами, а завтра можешь идти куда пожелаешь.

Я развязал ему руки и ноги.

— Господин, я не обману тебя, но ты сам говоришь мне неправду.

— Неправду?

— Ты сказал, что эти, люди вернули мне свободу, но это неправда. Лично ты сделал это. А они сначала хотели меня застрелить, потом наказать прутьями и отрезать прядь волос! Ты же сжалился надо мной. Я понял все, потому что понимаю арабский так же, как и курдский. И я понял, что вы не пособники беджат, а друзья беббе. Эмир, ты христианин, я ненавидел христиан. Сегодня я их узнал лучше. Хочешь быть моим другом и братом?

— Да, хочу.

— Ты доверишься мне и останешься здесь, хотя завтра ваши преследователи окажутся в этих местах?

— Я доверюсь тебе.

— Тогда дай мне руку!

— Вот она. Но будут ли в безопасности мои друзья?

— Все, кто близок тебе. Ты не требовал с меня выкуп, ты спас мне жизнь, а затем и честь, так что с головы твоих людей не упадет ни один волосок!

Сколько забот одновременно сняли мы с себя! Я и не предполагал, что этот человек понимал и арабский, но, к счастью, это обернулось на пользу. На радости я достал из седельной сумки последний табак, его сладкий дым сразу улучшил настроение, и с легким сердцем мы улеглись спать и даже не выставили часового.

На следующее утро реальное положение вещей казалось мне не таким романтичным, как вечером, при свете костра; но я все же решил довериться беббе до конца.

— Ты свободен, — сказал я ему, — вот стоит твоя лошадь, а оружие ты подберешь на обратном пути.

— Мои сами заберут его, я останусь здесь, — ответил он.

— А если они не придут?

— Они придут! — убедительно возразил он. — А я позабочусь о том, чтобы они не проскакали мимо.

Эту ночь мы провели в одной из боковых долин, столь изогнутых и с таким узким входом, что нас невозможно было заметить из главной долины даже днем.

Беббе устроился у этого выхода так, что мог озирать все окрестности. А мы с любопытством ожидали, что же будет дальше.

— А если он нас снова обманет? — спросил Мохаммед.

— Я верю ему. Он знал, что получит свободу, потому что понимал нашу речь, но не подавал вида. Думаю, что сейчас он сказал правду.

— Но если все же это произойдет, эмир, я клятвенно обещаю, что первая пуля будет адресована ему.

— Тогда он ее заслужит!

И Линдсей тоже не питал особых иллюзий.