Карл Май - Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане: рассказы

У колодца к нам подошел юный Шафей, чтобы попрощаться и пригласить нас на базар; он вынужден проводить там весь день, не полагаясь на помощников и родственников.

— Господин, я знаю, что ты хаким… — сказал он.

— Кто сказал тебе это? — прервал я его.

— Там, на Ниле, ты помог многим больным — Исла нам рассказывал. Я просил Ислу, чтобы он позволил тебе помочь еще кое-кому, но он не позволил. Он сказал, что эти болезни все равно повторяются.

Когда юноша отошел, я услышал звуки клавира. Это была легкая ищущая рука, перебиравшая клавиши, но тут пришел джибукчи, слуга, и попросил меня подняться. Там, наверху, стояла одна из родственниц Якуба. Она подошла ко мне с выражением глубокой грусти на личике.

— Эфенди, прости меня! Я мечтаю снова услышать ту вчерашнюю песню!..

— Ты услышишь ее.

Она уселась в углу и откинула голову к стене. Я заиграл. Это была восхитительная церковная песенка. Я несколько раз сыграл мелодию и спел несколько строф. Девочка закрыла глаза, полуоткрыла рот, как будто старалась, чтобы мелодия лучше вошла в самое ее нутро.

— Что-нибудь еще сыграть? — спросил я в заключение. Она подошла.

— Нет, эфенди, эта музыка не должна ничем дополняться. Кто у вас поет такие красивые песни?

— Ее поют в церквях мужчины, женщины и дети. А добрые папы поют их с детьми даже дома.

— Господин, как, должно быть, хорошо у вас жить! Любовь чувствует у вас себя свободно. Ваши священники добрее наших, раз позволяют петь такие песни, а наши до сих пор считают, что Аллах отнял у женщин их души. Аллах накажет их за эту ложь! А тебе, эфенди, большое спасибо!

Она вышла, а я долго молча смотрел ей вслед. Да, Востоку долго еще избавляться от его тысячелетних пут! Я пошел вниз и распорядился оседлать ослов — надо было сделать кое-какие покупки.

Спешить нам было некуда, поэтому мы по переулкам подались в еврейский квартал. Там хватало и богатств, и нужды. Между развалинами роскошных строений ютились жалкие хижины; мужчины ходили в потрепанных, с торчащими нитками лапсердаках, а дети — в лохмотьях и тряпье; женщины нацепляли поверх своих нехитрых нарядов всевозможные украшения. Наверное, они одевались так и во времена, когда пророк Исайя (3, 17–23) обещал отнять у них все их драгоценности.

Когда на обратном пути мы заехали на базар ювелиров и золотых дел мастеров, я хотел зайти к Шафею, но, к своему удивлению, застал лавку запертой. Два хаваса несли вахту. Я пытался выяснить у них причину, но получил столь грубый ответ, что предпочел уехать. Дома я застал всех в большом возбуждении. Уже у ворот мне навстречу выскочил Шафей. Он хотел бежать прочь, но остановился, увидев меня.

— Эфенди, ты уже знаешь?

— Что?

— Что мы ограблены, ужасно ограблены и обмануты! Отец расскажет, я должен бежать.

— Куда?

— Аллах-иль-Аллах, я еще не знаю!

Он хотел уже бежать мимо, но я схватил его за руку и не пустил. Несчастье лишило его хладнокровия, и надо было остановить юношу от необдуманных поступков.

— Подожди.

— Пусти, мне надо…

— Кто? Кто вор?

— Спроси отца!

Он хотел вырваться, но я свесился с осла, захватил его руку покрепче и заставил идти со мной. Он подчинился силе и пошел со мной по лестнице. Отец стоял в комнате и заряжал пистолеты. Увидев сына, он гневно спросил:

— Ты еще здесь? Нельзя терять ни минуты. Иди! Я тоже выхожу, я убью его…

Рядом стояли все домочадцы и своими стонами и заламыванием рук только ухудшали и без того напряженную обстановку. Мне понадобилось немало усилий, чтобы успокоить их и упросить Якуба рассказать, в чем дело. Афрак бен Хулам, этот больной помощник и родственник из Адрианополя, покинул дом после того, как мы уехали, и поехал к Шафею в магазин с сообщением, что он должен по случаю большой покупки прибыть к отцу, который в тот момент находился у Асад-паши. Шафей действительно пошел, но так и не обнаружил отца, довольно долго прождав и проискав его. Тогда он помчался домой и, к глубокому удивлению, застал там отца под аркадами. Якуб сказал, что никакого послания помощникам не передавал. Поэтому Шафей отправился обратно на базар и обнаружил лавку запертой. Он открыл ее вторым ключом, который всегда был при нем, и сразу же увидел, что самые большие ценности исчезли, а с ними и Афрак бен Хулам, помощничек.

Он помчался известить отца, но, несмотря на все волнения, не забыл запереть двери и выставить двух хавасов в качестве стражей. Его известие поставило весь дом с ног на голову, а когда приехал я с Халефом, он как раз собирался снова бежать, но куда — сам не знал. Якуб тоже рвался застрелить вора, однако не ведал, где его искать.

— Своей беготней вы только себе навредите, — сказал я рассудительно. — Сядьте и давайте спокойно посоветуемся. Торопливый бегун не всегда самый быстрый конь.

Понадобилось время, чтобы убедить, но, в конце концов, мне это удалось.

— Какова стоимость украденных драгоценностей? — поинтересовался я.

— Я этого точно не знаю, — ответил Шафей, — но сумма огромна.

— И ты действительно полагаешь, что вор не кто иной, как Афрак?

— Только он. Послание, которое он мне передал, было подложным, у него одного был ключ, и он один знал, где лежит самое ценное.

— Хорошо, тогда только им и будем заниматься. Он действительно ваш родственник?

— Да. Мы его до этого не видели, но знали, что он должен приехать, и письма, которые он привез, были подлинные.

— Он был ювелиром, золотых дел мастером?

— Причем очень опытным.

— Он знает вашу семью и отношения внутри нее?

— Знает, хотя во многом ошибается.

— Он был вчера на празднике, и ты говорил, что он весьма бледен. Он был таким, когда пришел, или стал таким, когда узнал что ваш гость — Кара бен Немей?

Шафей, приподнявшись, удивленно уставился на меня.

— Что ты хочешь этим сказать, эфенди? Ну, помнится, он побледнел, когда я ему рассказал о тебе.

— Это поможет мне выйти на его след.

— Эфенди, если бы это было так!

Итак, он испугался, узнав про меня; он не пришел, когда я играл на пианино; он придумал болезнь, потому что я увидел бы его; а когда я уехал, он тоже пустился в путь.

— Халеф, ты знаешь, кто этот Афрак?

— Откуда мне знать? — ответил хаджи, следивший за нашим разговором.

— Это не кто иной, как Дауд Арафим, называющий себя также Абрахим-Мамур. Эта мысль пришла мне в голову еще вчера, но я отбросил ее как маловероятную. А сейчас я полностью убежден в этом!

Мои собеседники оцепенели от ужаса, и только после долгого молчания Якуб проговорил, качая головой:

— Это просто невозможно, эфенди! Мой родственник никогда не называл себя этими именами и никогда не был в Египте. Ты что, снова видел его вчера здесь?

— Да, я забыл рассказать об этом, потому что был погружен в музыку. Опиши мне своего родственника, особенно одежду, в которой он вчера приехал на праздник!