Карл Май - Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Вы узнали его?

— Естественно. Это была… Лучше скажи первым ты, кто это был!

— Мара Дуриме.

— Да, эмир. Кто бы мог подумать!

— Я! Я уже давно об этом догадывался. Что вы с ним обсуждали?

— Это останется секретом. Господи, эта женщина — знаменитая царица, и то, что она нам сказала, смирило наши сердца. Бервари будут нашими гостями и покинут затем Лизан как наши друзья.

— Правда? — воскликнул я, приятно удивленный.

— Да, это так, — отвечал бей Гумри. — И ты знаешь, кому мы всем этим обязаны?

— Пещерному духу.

— Да. Но прежде всего тебе, эмир. Старая царица приказала нам быть твоими друзьями, хотя мы и прежде ими были. Останься в нашей стране как наш брат и как мой брат!

— Благодарю тебя! Но я люблю страну моих отцов и хотел бы мирно почить когда-нибудь на своей родине. Однако я с моими друзьями останусь у вас столько, сколько это мне позволяет время. А Мара Дуриме и дальше будет исполнять роль духа?

— Да, и никто, кроме нас, не будет знать, что дух — это она. Мы поклялись молчать об этом до тех пор, пока она не умрет. Ты тоже не станешь разглашать эту тайну, эмир?

— Конечно, я не скажу это никому!

— Она посетит тебя еще раз завтра после полудня, когда ты будешь гостить в моем доме. Она тебя любит как родного сына или внука, — заметил мелек. — Ну а теперь пошли.

— А что касается халдеев, которых созвал Неджир-бей? — спросил я быстро.

Я хотел уйти от пещеры, будучи полностью уверенным в успехе моего замысла.

Тут раис подошел ко мне и протянул мне руку.

— Господин, будь и моим другом и братом, а также, если сможешь, прости меня! Я был на неправильной дороге и хочу теперь исправиться. Сначала я верну тебе все, что отнял у тебя, и тотчас же пойду к своим людям, туда, где они собрались и ждут меня, чтобы сказать им, что наступил мир.

— Неджир-бей, возьми мою руку, я охотно тебя прощаю! Но знаешь ли ты, кто освободил меня из плена?

— Знаю. Мне рассказала об этом Мара Дуриме. Это были Мадана и Ингджа. А потом Ингджа, моя дочь, отвела тебя к Рух-и-кульяну.

— Ты зол на них?

— Я рассердился бы на них и сурово наказал бы, но слова духа усмирили мой несправедливый гнев, и я понял, что обе женщины поступили правильно. Разреши мне, чтобы и я смог тебя посетить!

— Я прошу тебя об этом. А теперь, братья, нам надо идти. Мои спутники, наверное, уже изволновались из-за меня.

Мы покинули таинственное место, вскарабкались вверх по склону и вскоре появились перед англичанином и Халефом. Они и в самом деле беспокоились.

— Почему же вы это были так долго, мистер? — подбежал ко мне Линдсей. — Я уже собирался отправиться убивать этого пещерного духа.

— Вот, как вы видите, чудеса героизма вовсе не понадобились.

— А что же было там, в пещере?

— Потом, потом, сейчас нам надо срочно отправляться в путь.

Неожиданно Халеф взял меня под руку.

— Сиди, — прошептал он мне на ухо, — раис больше не связан!

— Его освободил от пут пещерный дух.

— Тогда этот Рух-и-кульян весьма беспечный дух. Послушай, сиди, нам нужно опять его связать!

— Нет, он попросил у меня прощения, и я его простил.

— Сиди, ты еще беспечней, чем дух! Но я буду умнее, я, хаджи Халеф Омар, не прощу его!

— Тебе не в чем его прощать.

— Мне? И не в чем? — вскричал он удивленно.

— А чем он провинился перед тобой?

— Я являюсь твоим другом и охранником, а он покусился на тебя. Это гораздо страшнее и подлее, чем если бы он меня самого взял в плен. Если я должен его простить, то пускай тогда он и у меня просит прощения. Я не турок, не курд и не трусливый насара, я — араб, который не даст в обиду своего сиди. Скажи ему это!

— Потом, когда мне представится такая возможность. А теперь влезай на лошадь! Ты же видишь, что все остальные уже верхом.

Мелек зажег новые факелы, и мы пустились в обратный путь. Теперь в отличие от нашего пути к пещере мы не были столь молчаливы. Только я один не участвовал в разговоре. Линдсей и Халеф пытались общаться на примитивнейшем английском, вкрапляя арабские словечки, а трое курдов — на их живом, родном языке, для меня почти непонятном.

Наше приключение породило во мне немало разных мыслей. В чем состояла власть, которой обладает Мара Дуриме и благодаря которой она предотвратила целую войну? То обстоятельство, что она была когда-то повелительницей, могло и не иметь здесь решающего значения.

Для того чтобы примирить за такое короткое время двух противников, которые столь резко разнятся по своему происхождению и вере, нужно было что-то еще, необыкновенное. И еще более невообразимо было то, что она смогла так быстро превратить дикого, несдержанного Неджир-бея в приветливого, кроткого, почти как ягненок, человека. Видимо, мне не доведется всего этого узнать, это так и останется тайной бея, мелека и раиса!

Другой бы человек хвалился тем, что имеет такое влияние на людей, такую власть над ними. Мара Дуриме была не только таинственным человеком, но и обладала, конечно же, незаурядным, выдающимся характером. Вот великолепный сюжет для человека, рыщущего по белу свету в поисках интересного предмета для описания! Сознаюсь со стыдом, что мне было бы гораздо интереснее вникнуть в глубины этой тайны, чем разбираться во всех этих конфликтах.

Вдали показались огни Лизана, и раис сказал:

— Теперь я вынужден с вами расстаться.

— Почему? — обернулся к нему мелек.

— Мне нужно отправиться к моим людям, чтобы сообщить им, что обстоятельства изменились и сейчас наступил мир. А то они могут потерять терпение и еще до рассвета напасть на курдов.

— Хорошо, иди.

Раис повернул вправо от дороги, по которой мы уже через десять минут были в Лизане. Люди приняли нас с любопытством. Своим громким голосом мелек созвал их в одно место, выпрямился в седле и объявил им, что военных действий не будет, так как такова воля Рух-и-кульяна.

— Мы расскажем курдам обо всем этом лишь утром? — спросил я мелека.

— Нет, пусть они об этом узнают тотчас же.

— Кто поедет к ним?

— Я, — отвечал бей. — Они никому так не верят, как мне. Ты поскачешь со мной, господин?

— Да, — подтвердил я, — только немного погодя.

Я повернулся к ближайшему от меня халдею и спросил:

— Ты знаешь дорогу в Шурд?

— Да, эмир.

— Знаешь ли ты, где там живет дочь раиса, Ингджа?

— Да, очень хорошо.

— А женщину по имени Мадана?

— Тоже знаю.

— Тогда бери лошадь и быстро скачи туда. Скажи им обеим, что они могут перестать волноваться и пусть спокойно ложатся спать, потому что наступил мир. Раис стал моим другом и не будет на них гневаться за то, что они отпустили меня.

Я чувствовал себя обязанным быстрее дать знать обеим женщинам, сыгравшим такую важную роль в этой истории, о благополучном завершении событий, потому как предполагал, в какой большой тревоге находятся они, ожидая возвращения раиса и его гнева.