Карл Май - Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Господин, ты в самом деле сделал это?

— Да.

— Как же ты это совершил?

— Если мы начнем об этом говорить, это заведет нас слишком далеко, но я тебе все же запишу несколько слов, которые пригодятся тебе, если ты последуешь моему совету.

— Что за совет?

— Не говори о репрессиях. Скажи ему, что если он уже сегодня не освободит пленников, то ты тотчас же поскачешь к мутасаррыфу и скажешь ему, что курды-бервари восстали. При этом вскользь упомяни, что ты поедешь через земли езидов и поговоришь с их военачальником Али-беем.

— Господин, это крайне рискованно!

— Тем не менее сделай это. Я тебе настоятельно советую, поверь — у меня есть основания. Должно быть, он держит своих пленников в заключении большей частью для того, чтобы выжать из них деньги, которые ему нужны. Теперь эта причина отпадает, ведь мы сделали ему значительный подарок в виде пиастров.

— Тогда я к нему иду!

— И прямо сейчас же. После ты вернешься сюда, и я передам тебе мое послание к бею.

Я написал на листке моего блокнота следующие слова по-турецки: «Позволь мне донести дело этого курда до твоего сердца и избежать гнева мутасаррыфа!»

Я подписал письмо, передал его Дохубу, и он спешно удалился. Мне хватило наглости уверенно играть роль весьма влиятельной персоны. Конечно, риск был. Случай поставил меня, если можно так сказать, к столбу для лазания с призом на самом верху, и я добрался до середины. Обидно соскальзывать с полпути вниз, не достав приза, когда нужно еще лишь малейшее усилие, чтобы добраться до верха!

Тут возвратился Халеф и принес такое количество закусок и фруктов, будто хотел запастись провиантом на целую неделю.

— Больше чем достаточно, хаджи Халеф Омар, — сказал я.

— Аллах акбар, господин, но мой голод еще больше. Ты знаешь, что я и маленький Ифра с сегодняшнего утра в Спандаре ничего не ели?

— Да ешьте! Но прежде всего накрой здесь стол, чтобы мой гость не ушел от меня голодным. Ты принес вино?

— Нет! Ты стал истинным верующим и все равно хочешь вкушать питье неверных! Аллах керим, как я, мусульманин, буду требовать в Амадии вина?!

— Тогда я сам принесу себе вина.

— Господин, я готов сходить за вином. Но здесь говорят по-курдски, а этот язык я не понимаю, а турецкий знаю так плохо, что могу купить лишь те вещи, названия которых знаю.

— Вино по-турецки — шараб, а по-курдски — шераб, это легко запомнить. Мистер Линдсей употребляет вино, так что иди и принеси!

Когда он открыл дверь, чтобы уйти, я услышал внизу визгливый голос Мерсины вперемежку с просящим тенорком какого-то мужчины. Халеф тут же вернулся.

— Сиди, там внизу мужчина, которого хозяйка не хочет пускать наверх.

— Кто он?

— Житель Амадии, его дочь больна.

— Какое это имеет отношение к нам?

— Прости меня, сиди. Когда я недавно покупал хлеб, примчался этот мужчина и едва не сбил меня с ног. Я спросил его, почему он так спешит, и он сказал мне, что его дочь внезапно тяжело заболела и может умереть. Тогда я посоветовал ему прийти к тебе, ибо он не мог найти врача. И вот он пришел к тебе.

— Ты совершил глупость, Халеф. Ты же знаешь, что я лишился моей маленькой аптечки и теперь у меня нет лекарств, которыми я лечил на Ниле!

— О сиди, ты большой ученый и сможешь исцелить больного и без тех зерен, что ты давал раньше.

— Я же совсем не врач!

— Ты можешь все!

Что делать? Халеф, вспомнив врученный бакшиш, опять наговорил обо мне кучу небылиц, и мне снова придется расхлебывать неприятности.

— Хозяйка умнее тебя, Халеф! Ну, ладно, иди и приведи этого мужчину.

Вскоре он вернулся, подталкивая в спину бородатого человека, у которого на лбу выступили бисеринки пота. Это был курд, я понял это, увидев толик — челку, падавшую ему на лоб из-под сдвинутого чуть-чуть наверх тюрбана; но одежда у него была турецкая.

— Салам! — приветствовал он меня поспешно. — О господин, иди быстрее, иначе моя дочь умрет, она уже почти на небесах!

— Что с ней?

— В нее вошел злой дух, который ее убьет.

— Кто это сказал?

— Старый турецкий хаким [41] Хаким — целитель (устар. араб.). , которого я приглашал. Он повесил на нее амулет, но считает, что он ей не поможет.

— Сколько ей лет?

— Шестнадцать.

— У нее бывают судороги или приступы эпилепсии?

— Нет, она никогда не болела.

— Что делает злой дух с нею?

— Он вошел в нее через рот, ибо она жаловалась, что он раздирает ей сердце, увеличивает ей глаза, чтобы глядеть наружу. Ее рот и лицо красные, она лежит и говорит о красотах неба, куда вскоре может попасть.

— Я посмотрю, смогу ли тебе помочь. Ты живешь далеко отсюда?

— Нет.

— А кроме старого хакима есть еще врач?

— Нет.

— Тогда идем скорее!

Мы поспешили вперед. Он провел меня тремя переулками в дом, с виду весьма приличный. Значит, владелец не принадлежал к особо бедным людям. Миновав две комнаты, мы прошли в третью. На низкой подушке лежала девочка. Около нее стояли на коленях несколько плачущих женщин, сбоку сидел старик, бормочущий молитвы.

— Ты хаким? — спросил я его.

— Да.

— Что с больной?

— В нее вошел дьявол, господин!

— Глупости! Если бы в ней был дьявол, она не говорила бы о небесах.

— Господин, ты не разбираешься в этом. Он запретил ей есть и пить, и кружит ей голову.

— Дайте я посмотрю больную!

Я отстранил женщин и встал перед девочкой на колени. Она была очень красивой.

— Господин, спаси мою дочь от смерти, — взмолилась одна из женщин, — и мы отдадим тебе все, что у нас есть!

— Да, — подтвердил отец девочки. — У тебя будет все, ведь она — наш единственный ребенок, она — наша жизнь.

— Спаси ее, — раздался голос из глубины комнаты, — и ты станешь богат, и тебя возлюбит Господь.

Я глянул туда и увидел старую женщину. Ее внешность заставила меня содрогнуться. Ей, видно, было лет сто, тело скрючено и состояло, похоже, из кожи и костей. Ее ужасное, худое лицо напоминало череп, хотя с головы свисали почти до пола тяжелые белые косы.

— Да, спаси ее, спаси мою правнучку! — повторила она, просяще воздевая сухие руки. — Я буду просить на коленях Матерь Божью, чтобы это у тебя получилось.

Католичка! Здесь, среди курдов и турок!

— Молись, — ответил я с волнением, — я попытаюсь, но сможет ли здесь помочь человек!

Больная лежала с широко открытыми ясными глазами, но ее зрачки были расширены, лицо сильно покраснело, дыхание и пульс были частыми, а шея судорожно подергивалась. Я даже не спрашивал, когда заболела девочка. Я хоть и был дилетантом, но понял сразу, что больная съела белладонну или страмониум.

— Твою дочь рвало? — спросил я отца.

— Нет.

— У тебя есть зеркало?

— Есть, но маленькое.

— Дай его мне.

Старый хаким хрипло засмеялся: