Карл Май - Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Ну-ка, посмотри на Селима-агу!

С повелевающим выражением лица она указала на бедного «ученика», я повернул голову вполоборота, чтобы видеть грешника.

— Этот человек — ага арнаутов? — спросила она.

— Да.

Я сказал это голосом, в котором сквозила уверенность, но как раз этот тон окончательно вывел ее из себя.

— Что?! Значит, и ты считаешь его командиром смелых арнаутов? Я скажу тебе, кто он есть: ага трусов!

Селим-ага открыл глаза и попытался выразить ими протест. Это ему удалось довольно хорошо.

— Не серди меня, Мерсина, ты же знаешь, каков я во гневе, — сказал он.

— Что это вы ссоритесь? — осмелился я спросить.

— Это те самые пятьдесят пиастров, — ответила Мерсина и с презрительным выражением лица указала на землю.

Там лежали две серебряные монеты по двадцать пиастров и одна такая же в десять пиастров.

— Ну и что?

— Деньги от мутеселлима.

Теперь я знал, в чем дело, и спросил:

— За что?

— За арест макреджа. Ты, кстати, знаешь, сколько у него было?

— Приблизительно двадцать четыре тысячи пиастров.

— Тогда Селим-ага сказал мне правду.

— Это невообразимо огромная сумма, которую комендант отнял у макреджа, а моему бравому Селиму-аге досталось всего лишь пятьдесят пиастров.

Когда она гневно обличала коменданта, ее лицо напоминало взбешенный восклицательный знак. Она двинула ногой монеты в сторону и спросила меня:

— А ты знаешь, что сделал этот Селим-ага?

— Что?

— Он просто взял деньги и ушел, не сказав ни слова. Спроси его, не лгу ли я!

— Что мне оставалось делать? — взвизгнул Селим-ага.

— Брось ему эти деньги в морду! Я бы это сделала наверняка! Не так ли, эфенди?

— Вполне допускаю такое, — сказал я, не солгав ни на йоту.

Она наградила меня взглядом, полным благодарности, и задала мне новый вопрос:

— Селим-ага должен вернуть деньги?

— Нет.

— Нет?

Я обратился к Селиму-аге:

— Ты подписывал тот список, который комендант должен отправить в Мосул?

— Да.

— Сколько он там указал?

— Четыреста пиастров золотом и восемьдесят один пиастр серебром.

— И больше ничего?

— Абсолютно.

— И перстни, и часы не указаны?

— Не указаны.

— Комендант — твой начальник. Не годится вам враждовать друг с другом; то, что ты взял деньги, хорошо. Ты помнишь, что я тебе обещал?

— Помню!

— Я сдержу свое слово и переговорю с комендантом. Ты еще получишь по меньшей мере тысячу пиастров.

— На самом деле, эфенди? — спросила Мерсина.

— Да. Вообще деньги не принадлежат ни мутеселлиму, ни Селиму-аге, но, что бы ни случилось, они все равно достанутся тому, кто не имеет на них никаких прав. Так что пусть уж все остается на своих местах. Только нехорошо так позорно обманывать Селима-агу.

— Не заслужил ли он хотя бы семи тысяч пиастров?

— Все равно он их не получит. Это был только предлог. Селим-ага, баш-чауш уже уехал?

— Еще нет.

— Он же хотел отбыть еще утром.

— Мутеселлиму придется составлять новый отчет, в старом он написал, что отправляет в Мосул араба. Быть может, баш-чауш останется и будет ждать, пока не поймают убежавшего.

— Думаю, надеяться на это уже поздно.

— Почему?

— Потому что араб, убегая по скалам, свалился вниз и разбился, естественно, насмерть.

— А вдруг мы ошибаемся?

— Почему же?

— Мутеселлим, кажется, полагает, что беглец еще жив.

— Он это тебе сказал?

— Нет, я понял это из разговора с ним.

— Тогда остается пожелать, чтобы он не обманулся.

Я пошел в свою комнату. Мне показалось, что какое-то не учтенное нами обстоятельство встревожило коменданта и вызвало у него подозрение. Все может быть. Нужно быть готовыми ко всему. Но прежде чем сообщить обо всем моим спутникам, я восстановил в памяти события минувшего дня и не нашел ничего такого, что могло бы нарушить наш план. Не успел я сам до конца во всем разобраться, как пришел Селим-ага.

— Эфенди, я принес послание от мутеселлима. Он просил передать, что еще раз ждет нас в тюрьме.

— Он уже там?

— Да.

— Подожди меня внизу, я сейчас спущусь.

С какой целью комендант послал за нами? Из дружеских чувств или замышляет что-то нехорошее? Я решил подготовиться к любому экстраординарному случаю: сунул заряженный револьвер за пояс, взял еще несколько пистолетов и пошел к Халефу. Он сидел один в своей комнате.

— Где болюк-эмини?

— Его забрал баш-чауш.

Хоть здесь не было ничего необычного, я все же обратил на это внимание, потому что во мне зародилось подозрение.

— Давно это было?

— Сразу, как только ты пошел покупать лошадь.

— Пойдем-ка вместе к хаддедину.

Хаддедин лежал на полу и курил.

— Эмир, Аллах не одарил меня терпением так долго ждать того, к чему я так стремлюсь. — Это были его первые слова ко мне. — Что нам осталось еще сделать в этом городе?

— Наверно, мы скоро уедем отсюда. Но возникло подозрение, что кто-то нас предал.

Хаддедин был явно ошарашен, но тем не менее он, как всегда, чувствовал себя достаточно сильным, чтобы скрыть свою растерянность и быть готовым бороться с неприятностями.

— Почему ты так подумал, эфенди?

— Пока мне только кажется. Комендант послал за мною и попросил явиться в тюрьму, где он ожидает. Я пойду, но буду осторожен. Если я не вернусь в течение часа, значит, со мной что-то случилось.

— Тогда я буду тебя искать! — закричал Халеф.

— Ты не сможешь ко мне прийти, я, может статься, буду находиться в тюрьме как заключенный. Тогда перед вами будет выбор: либо спасаться бегством, либо попытаться освободить меня.

— Мы тебя не оставим! — заявил хаддедин ровным голосом.

Сейчас он стоял, гордо выпрямившись, с длинной седой бородой до пояса. По виду он походил на отважного, но осмотрительного человека.

— Спасибо тебе! Если они и попытаются взять меня в плен, то просто так я им не дамся, они получат хорошую взбучку. Я не позволю им себя связать. А тогда, вероятно, найду возможным как-нибудь дать вам знать, где я буду находиться.

— Как ты это сделаешь, эфенди? — спросил Халеф.

— Я попробую залезть на стену и сделать знак платком. Возможно, вам удастся передать мне послание через Селима-агу или его Мерсину. Во всяком случае, я не буду сидеть там долго. Вы тоже подумайте, что можно будет сделать при таких обстоятельствах. У меня мало времени: ждет мутеселлим, к тому же я должен еще заглянуть к англичанину.

Линдсей сидел на ковре и тоже курил.

— Красиво, что вы приходить! Хотеть прочь!

— Почему?

— Здесь что-то не так!

— Поотчетливей выразите свою мысль.

Мистер Линдсей подошел к окну и указал на крышу противоположного дома:

— Смотрите туда!

Пристально вглядевшись, я увидел на крыше лежавшего арнаута, наблюдающего за нашей квартирой.