Карл Май - Том 7. Невольничий караван

— Мне показалось, ты назвал меня Абу-эн-Нисфи, — сказал он. — Можно узнать, о ком ты говорил?

— О тебе, господин, — ответил Сын Тайны. — Разве это не твое имя?

— Нет, но когда-то меня так в шутку называл один маленький мальчик. Его общество облегчало мои страдания и смягчало боль.

— Где это было? Скажи мне, пожалуйста, не скрывай!

Шварц, Пфотенхауер и некоторые солдаты тоже подошли поближе, чтобы послушать, что так взволнованно обсуждает с новым союзником Сын Тайны.

— Это было в Кенадеме, в стране Дар-Рунга.

— Кенадем, о, Кенадем! — воскликнул Сын Тайны, услышав это сладостное для его ушей слово.

— Ты разве знаешь это место? — удивился Отец Булавы.

— Нет, но не расспрашивай меня сейчас ни о чем во имя Аллаха, а отвечай, пожалуйста, на мои вопросы, хоть я и намного моложе тебя! Как ты попал тогда в Кенадем?

— Я дал обет посетить могилу знаменитого марабута [158] Марабут — член мусульманского военно-религиозного ордена монахов-дервишей, в деревнях Северной и Западной Африки очень часто появлялся в роли бродячего проповедника. из Тунджура. Путь мой был очень далек и труден, но я достиг цели и совершил все обряды. Потом, освобожденный от моих грехов, я отправился назад, но между озером Рахат-Герази и Кенадемом на нас напали бандиты из разбойничьего каравана. Некоторые из нас защищались, и я был среди них. Страшным сабельным ударом один из разбойников отсек мне нос, щеку и половину подбородка. Аллах на время забрал из тела мою душу, чтобы избавить меня от нечеловеческой боли. Разбойники победили, унесли все наше имущество и ушли, я же остался бездыханным лежать на земле. В таком виде нашел меня один проходивший мимо путешественник. Он обнаружил, что во мне еще теплится жизнь, и отнес меня к себе домой, в Кенадем. Там я и очнулся, когда меня стали перевязывать.

— Как звали того человека, который тебя спас?

— Это был эмир Кенадема, Барак аль-Кади.

— А ты когда-нибудь видел его жену?

— Много раз, потому что среди женщин Кенадема не принято закрывать лицо от гостей своих мужей и повелителей.

— Опиши мне ее!

— Зачем?

— Опиши ее, пожалуйста, я прошу тебя! — упрямо повторил юноша, не замечая резкости своего тона.

— Она была доброй, мягкой и нежной, как луна, на лучах которой спускается на землю благодатная роса. Все любили ее. Ее муж, эмир, был мрачный и суровый человек, но он спас мне жизнь, за то я ему благодарен до конца своих дней. Мы открыли друг другу вены, чтобы смешать нашу кровь. Так мы побратались, и две наши жизни слились в одну. Он очень любил меня, но больше меня — о, намного больше — он любил только свою жену и ребенка.

— Их ребенка ты тоже знал?

— Их любимого сына? О да! Он был подарком Аллаха, на нем сосредоточились все мечты его матери и надежды отца.

— И что же, эти надежды сбылись?

— Этого я не знаю, потому что с тех пор я ни разу больше не бывал в Кенадеме.

— И эмир, твой кровный брат, тоже не был у тебя в гостях?

— Нет. Правда, месяц назад, когда я находился в отлучке, к нам приходил какой-то человек. Он назвался Бараком аль-Кади, эмиром из Кенадема, и спрашивал меня. Узнав, что меня нет, он в тот же день ушел. Но это, скорее всего, была ошибка, потому что многие из моих воинов узнали в пришельце известного в этих местах Охотника на слонов.

— Эмир Кенадема и Охотник на слонов — одно и то же лицо, — вскользь бросил Сын Тайны.

— Аллах! Не может быть! В чем причина?

— Скоро узнаешь. Ты помнишь, как звали сына эмира?

— Да. У него на каждой ноге не хватало мизинца, поэтому ему дали имя Мазид-эт-Тмени-Саваби-Илиджр — Мазид с Восьмью Пальцами.

— Ну, так посмотри сюда!

Сын Тайны поспешно разулся и показал шейху сперва правую, а затем левую ногу.

— Что за чудо! И у тебя на ногах только восемь пальцев! Ах, так ты, может быть…

Отец Булавы осекся на полуслове, внимательно посмотрел на Сына Тайны, а потом продолжал:

— Твои черты еще по-юношески мягкие, я не могу узнать в них черты твоего отца или твоей матери, но внутренний голос говорит мне, что ты — сын моего кровного брата. Ответь мне скорее, так ли это, подтверди, что мое предчувствие не обманывает меня!

— Да, это я, господин, я — тот самый мальчик, которому разрешено было играть с тобой и называть тебя в шутку Абу эн-Нисфи. До последнего времени я и сам не знал, кто я, и только совсем недавно я смог бросить взгляд на изображение моей родины на карте. Но едва ты появился, я сразу узнал тебя, и теперь я так уверен, что я — сын эмира из Кенадема, как будто сам Пророк сказал мне об этом.

— Дай же мне обнять тебя, сына и наследника моего кровного брата! Я почувствовал, что нас связывает какая-то нить, еще до того, как твои слова убедили меня в том же самом. Я чувствую такую же радость, как если бы встретил самого эмира. Отныне все твои друзья станут моими друзьями, и моя рука будет безжалостно крушить всех твоих врагов!

Он крепко прижал юношу к своей груди поцеловал его. Потом Сын Тайны и Абу эн-Нисфи отошли в сторонку от других и, усевшись под развесистым деревом, углубились в беседу. Они больше не замечали никого и ничего вокруг, и не удивительно: им много нужно было рассказать друг другу!

Чтобы не мешать старым знакомым предаваться воспоминаниям, Шварц отвернулся от них и только сейчас вспомнил, что Отец Одиннадцати Волосинок все еще стоит на берегу залива и дожидается обещанной подмоги. Тогда немец, к немалому восторгу солдат, громко объявил, что только что был убит большой, жирный бегемот, и поручил Отцу Смеха и еще нескольким солдатам перетащить тушу бегемота в лагерь.

Солдаты довольно легко отыскали по описанию Шварца место, где должен был ожидать их словак. Он, действительно, все еще стоял с ружьем на плече возле поверженного бегемота. Еще издалека завидев приближавшихся к нему людей, Отец Листьев сердито закричал им навстречу:

— У вас что, ноги отсохли, что вы ими еле передвигаете? Я уже больше часа стерегу это чудовище, чтобы к нему не вернулась жизнь! Если бы оно проснулось и убежало, никакие мои просьбы и уговоры не смогли бы заставить его вернуться. Разве недостаточно, что я застрелил его для вас? Я должен был еще взвалить его на спину и поднести прямо к вашим ногам?

— Что? Это ты его застрелил? — спросил Отец Смеха.

— Ну да, а кто же еще? — ответил малыш, гордо подбоченясь.

— Кто-то другой. Хотя пули твоего громового ружья очень большие, все же они не смогли бы проделать такую дыру. Это должна быть разрывная пуля, а я знаю, что такие пули есть только у Отца Аиста. Значит, он и убил бегемота, а вовсе не ты.

Привыкшие к перебранкам двух джелаби солдаты, не обращая на них внимания, принялись разделывать тушу зверя своими длинными ножами. Отец Одиннадцати Волосинок в гневе топнул ногой и перебил своего друга: