Иван Ле - Кленовый лист

Удивление и страх на мгновение даже язык отобрали у Лужинского. Обернуться, чтобы осмотреть место и пути к бегству, уже и не решился. Не было сомнения, что гондольер вполне его понял.

— Мой сын привел вас сюда не по приказу капитана. У моего Педро не было другого выхода, хороший парень! А полицейский агент ждет его с вами на бульваре. Дождется, Педро пойдет к нему... Значит, мы вместе в интернациональной бригаде были?

Гондольер умолк, о чем-то размышлял и вдруг начал сбрасывать с себя одежду.

— Кажется, мы с вами одного роста? — сказал, отдавая свою гондольерскую робу. — Сейчас же переоденьтесь. С лодкой справитесь? Вам нужно будет, словно гуляя, выбраться далеко туда, за мыс. Там оставьте лодку, хотя бы немного прикрыв, если сможете. Имейте в виду, что тот агент будет ждать вас только в улице, куда его заведет мой Педро. Те ребята терпеливые, будут ждать! А вы идите дальше по берегу, где-то до тридцать шестого километра. Даже лучше было бы лодкой проехать туда. Там, наверное, встретите меня или... другого. Вас надо на время спрятать. Не мешкайте же...

Гондольер положил одежду гостя в лодку, а сам в одной рубашке, прихватив какую-то рыбацкую утварь, быстро поскакал с лодки на лодку к берегу. Только один раз оглянулся, когда Лужинский вывел лодку со стоянки. Не оглядывался больше и Лужинский, старательно делая вид, что прогуливается в этой причудливой, послушной лодке, только бросал взгляды на берег.

Берег, где, наконец, пристал Лужинский, был действительно совсем пустой. Пожалуй, полиции не так уж и нужно было знать, что за врач навещал больную жену Каспара Луджино. Такой удивительно мирный берег Лигурийского моря, теплый предзимний денек. Где-то дальше по дороге слышался грохот авто. Автострада жила своей жизнью.

Только образ капитана, образ холодного замкнутого человека, шпика, который только формально угождал сестре, теперь не выходил из головы. К чему же там «Цыганка» в стильной раме? Удивительная «честность» по отношению к сестре-демократке...

Только переодевшись, выбрался на берег и сразу же почувствовал свое положение человека, преследуемого полицией.

Стремительно и со вкусом сплюнул, оглядываясь вокруг. Встречные авто его нисколько не беспокоили. К счастью, утром авто спешили только в Ниццу. Настороженный, шел на тридцать шестой километр, ожидая встречи с гондольером.

Тот поднялся с набережной кручи, где сидело их двое. Поднялся, сбрасывая с себя верхнюю одежду. В руке держал фетровую шляпу. Его приятель был одет в робу гондольера.

— Педро все еще водит полицейского, — смеясь, сказал знакомый гондольер. Его друг тоже улыбнулся, поддерживая тем спокойное настроение.

Когда Лужинский послушно переоделся в сброшенную с плеч гондольера одежду, надел широкополую шляпу, немного сбив ее на бок, гондольеры уже совсем весело засмеялись.

— Брависсимо! — заверил отец Педро, беря под руку Лужинского. — Этот мой друг проведет вас в одно место. Вам непременно нужно сейчас спрятаться на время, пока угомонится полиция.

Даже имя своего друга не назвал. Повернулся и исчез, спрыгнув с береговой кручи к морю.

Углубившись в придорожную поросль, шли быстро. Молчали, потому что, действительно, о чем говорить с незнакомым человеком, который только выполняет просьбу своего друга — спрятать друга Каспара Луджино. Позже повернули дорожкой дальше от моря. Даже шумы морские начинали теряться в шелесте перелеска.

— Приятель сказал, что вы интересуетесь городом Сетубал? — наконец, спросил гондольер.

— Да. Может, случайно найду ребенка одной хорошей матери. Его преступно похитили для шантажа родителей накануне этой войны с Советским Союзом, — пояснил Лужинский.

— Вы имеете знакомых в Сетубале?

— Никого. Только адрес женщины, к которой отослали ребенка. Но теперь война, уцелело ли то агентство преступников?

— Если американка, то уцелела — они сейчас увеличивают количество своих аборигенов на этом континенте. Американка уцелеет... Мой друг советовал помочь вам. А как? Чем? Здесь или в Португалии? Продолжается война. Вы летаете?

— Только как пассажир. Но...

— Самолеты теперь... в основном только военные. Мой брат летчик. После ранения на африканском плацдарме переведен в гражданскую авиацию. Был... — гондольер понизил голос, оглянулся, — был французским и коммунистом.

— А воевал на стороне Гитлера? — удивился Лужинский.

— Не удивляйтесь, друг, — гондольер по-приятельски хлопнул рукой по плечу Лужинского. — Не все коммунисты в подполье. Брат, видимо, потерял связи с партией. Такое кругом... Думаете, что в армии Гитлера нет коммунистов? Ого! А где же им быть, если открутились и не попали в концлагеря.

— Думаете, летают? — многозначительно спросил Лужинский, невольно поддерживая этот рискованный разговор. Ведь ему необходима связь.

Гондольер только кивнул. Вышли из леса на пустую дорогу в поле. Она круто поворачивала и спускалась в долину. Там, прижимаясь к оврагам, расположился небольшой поселок. За ним просто по долине извивалась спокойная река.

— Тут, в крайнем доме, остановитесь. Хорошие люди, тоже рыбаки, родственники брата. Хозяин уже инвалид этой войны, протез ожидает от государства, а сам деревяшку себе смастерил и даже на рыбалку ходит с нею. Вот увидите, хороший человек.

— А мы не повредит людям?

— Ого, еще как! — воскликнул гондольер. — Но мы зайдем к нему не с дороги. Давайте вот сюда, перепрыгнем овраг и проберемся от усадьбы.

Инвалида на неуклюжей деревяшке встретили еще во дворе. По-родственному поздоровался с гондольером, подал руку и Лужинскому.

— Брат в полете, не знаешь? — спросил гондольер. Инвалид тотчас осмотрел Лужинского с ног до головы и улыбнулся себе в усы.

— Кажется, сегодня отдыхает. Вся авиация теперь перебрасывает войска. Не усидели наши на африканском побережье... Но он, кажется, вновь при фирме.

Какое-то и свое слово хотелось бы сказать Лужинскому о тех авантюрных операциях фашистских десантов на африканском побережье. Но из осторожности и предусмотрительности промолчал.

Когда эти двое отошли, Лужинский вошел в тень сарайчика. Приятели не стояли на одном месте, что-то горячо доказывали друг другу. Только когда возвращались от сарая, Лужинский услышал, как хозяин в последний раз с упреком сказал: «Он мне будет рассказывать!..»

— А французский язык вы знаете? — спросил инвалид, а не окончив ту фразу.

— Совсем плохо. Знаю немного английский.

— Английский... — рассуждал инвалид. — Английский Дук тоже немного знает, но он... Но хорошо, что и так.

— Все же я вполне пойму и француза, — торопился Лужинский как-то угодить людям, имеющим с ним столько хлопот.

— Словом, заходите в дом. Скоро обед. А я пошлю мальчишку. Лаверна обещал мне трубочного табака. Может, привез.