Иван Ле - Кленовый лист

Так и не подошел больше, не отозвался, где-то затерявшись в ресторанной суете. Маневр с ключом ему вполне удался — значит, «привязал» земляка к себе, убедил и уверен, что, где бы тот ни ходил, ночевать вернется в его полицейскую комнату! Станислав Лужинский теперь уже наверняка был предоставлен самому себе и своей судьбе.

«Давайте заключим джентльменское соглашение!» — вспомнил уже на улице.

— Давайте! — громко согласился, ибо был почему-то уверен, что и здесь услышит его слова этот опытный шпик. Вспомнилась родная страна, над которой издевается оголтелая гитлеровская банда. А тут какая-то сытая гнида курсирует между Кримброй и Сетубалом, отслеживает поляков в эмиграции, надеется на встречи и там, на родине. К счастью, рашевичи — единицы, лишь единицы, на израненном теле польского народа!..

Большой портовый город сразу поглотил Лужинского. Выполняя свою основную задачу, Станислав не забывал и о дочери Марии Иосифовны. Спрашивать об улице Катабанья не решался. Должен разыскать мисс Гревс без посторонней помощи, потому что в каждом прохожему видел шпика. Ведь именно они такие быстрые на всяческую «помощь» чужаку.

Надо пройти по улицам от набережной вверх, — может, где-то же найдет ту Катабанью. Что это — улица или целый район? Катабанья, 3... Видимо, таки улица.

Немалый опыт подпольщика не обманул интуицию. Катабанья — это была небольшая площадь на холме, с которого живописной панорамой открывался залив океана. Дом 3, наверное, хорошо виден далеко с океана, а из дома, с фасадных окон третьего этажа, да еще, скажем, с хорошим биноклем — залив и порт были как на ладони.

В списке жильцов этой тихой пристани мисс Гревс стояла последней и дописана была позже, почти совсем свежими чернилами. Докуривая в вестибюле сигарету, Лужинский внимательно оглянулся. «Хвост» был чистый. Никаких подозрительных гуляк, прохожих поблизости не увидел через широкие окна вестибюля. На лестнице тоже не встретил никого, потому что считать шпиком девчонку с корзиной, которая ему встретилась, он не мог.

Нежный звонок едва послышался на лестнице, когда нажал красную кнопку. Почему красная, когда на всех дверях второго и первого этажей были белые?.. Открыла пожилая женщина. Молча выслушала вопрос, дома ли мисс Гревс, покачала головой. То, что женщина не пошла спрашивать разрешения принять посетителя, немного дезориентировало гостя. Кто она: служанка или мать, сестра?

— К вашим услугам, — только в передней комнате с диваном и тяжелыми портьерами, чуть раздвинутыми на окнах, сказала эта самая женщина.

Трудно было сразу заговорить. Осматривал комнату и... хозяйку, подчеркнуто просто одетую. «Резидент!» — безошибочно определил Лужинский. Женщина в затененной комнате показалась не такой старой. Старательно причесанная голова, плотно закрытое платье и слегка тронутые улыбкой, как положено хозяйке, губы совсем преобразили ее.

Садясь на предложенный жестом руки стул, Лужинский начал с рекомендации:

— Прошу извинить, я не есть ваш знакомый. Моя фамилия Крашевский, Ян Крашевский — политэмигрант.

Женщина наклонила голову, мол, буру во внимание. Обошла столик и села с другой стороны. Рассудительный гость констатировал для себя, что женщина в своей жизни достаточно принимала визитеров. Она и не пытается как-то скрыть свою роль резидента. Ведь она, мол, резидент не какого-то там второстепенного государства…

— Вас я посетил по совету… знакомых. Собственно, хочу просить хотя бы совета, как попасть мне на счастливый, избавленный этих ужасов войны заокеанский континент. Буду очень благодарен, мисс Гревс, за этот дружеский совет и помощь.

Лужинскому не впервой было говорить всякую чепуху, навязывая разговор. Иногда с первых же слов он ловил малейшие движения брови, губ, глаз собеседника и по ним знал, верят ему или нет. Эта женщина, не моргнув глазом, не меняя позы, смотрела ему прямо в глаза. Чувствовал, что не хватит его в этом поединке, но ведь и она не каменная. Где-то же настанет ее очередь сказать хотя бы одну фразу.

— Как вам известно, Европа сейчас пылает в огне войны. А что будет потом, трудно себе даже представить...

— Потом... могут быть коммунисты, что же тут думать, — изрекла достаточно тихо и удивительно нежно. Осуждает она такую ​​перспективу или радуется ей?

— Господи! — искренне воскликнул Лужинский, выискивая самую дипломатичную середину. — Вы, видимо, шутите или, может, пугаете. Ведь польский народ...

— Нация, а не народ! — самоуверенно возразил тот же нежный голосок женщины. — И показалось Лужинскому, что в результате проверки посетителя хозяйка осталась довольна. Верит ли словам, трудно понять. Но худшего не предполагает.

— Народ, нация... Знаете, в наше время, извините, трудно уже различать эти понятия. Гитлеровские войска, к сожалению, не очень доискиваются, скажем, крайних элементов, а обижают всех подряд. Даже искренних поляков.

— К сожалению, к сожалению. Это правда. Но что же могу я, обычная женщина?

— С другого континента, — подсказал Лужинский, почувствовав силу, как боец ​​в поединке, побеждая сопротивление врага.

Улыбнулась. Энергично встала и, достав сигареты и принадлежности для курения, подала это все на стол. Гость с благодарностью принял сигарету. Не зажигая ее, ждал.

— Что бы вы хотели? Инженер, ученый, литератор?

— Инженер, прошу покорно. В Кракове оставил незаконченный проект одной заводской... да это, собственно, не имеет значения. Мне бы надо лишь какой-то зацепки, — Лужинский тоже пристально всматривался в глаза хозяйки. — Только бы зацепки. Кстати, мистер Адам Безрух посоветовал мне...

Хозяйка вскочила со стула, подошла почти вплотную к поляку.

— Вы знаете Адама Безруха?

— Отлично знаю. Это один из моих закадычных друзей. Он остался там... Такие люди пока что нужны именно там, — чуть не вздыхая, мечтательно грустил гость. Слово «там» он произносил столь определенно, что хозяйка и не спрашивала, что же посоветовал ему Безрух.

Повернулась, заламывая одной рукой пальцы на другой.

— Давно вы видели Адама Безруха? — спросила уже совсем другим тоном. «Безрух» прозвучало для нее как пароль, и Лужинский почувствовал еще больше уверенности в себе: с этим именем он может тут говорить, расспрашивать, даже требовать.

— В день передачи одной радиограммы на ваше имя я попрощался с Адамом, а потом... как видите.

— И больше?

— Ни разу. Он же, наверное, вернулся туда... Те его друзья были при нем. Именно благодаря им я и попал в эти благословенные края.

Таки зажег сигарету и тоже поднялся со стула. Он здесь уже не случайный проситель. Имя Безруха оказалось неотразимым ходом в этой сложной игре. Но игра еще только начиналась. Чувствовал внутреннюю дрожь. Ниночка, вот-вот вынырнет на поверхность из такой ужасных бездны.