Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича

На дрогобычском базаре торговали всем — начиная с картофеля и кончая старинными бронзовыми канделябрами. Пан Модест не стал слоняться среди рядов, зная, что базарная толкотня во все времена и во всех странах привлекала и привлекает стражей порядка как в форме, так и переодетых. Встречаться с ними ему, ясное дело, не хотелось, и Сливинский остановился возле чайной так, будто изучал витрину в соседнем магазине. Впрочем, этим заниматься ему пришлось недолго. Кто–то остановился рядом и вежливо поздоровался:

— Добрый день.

— Доброго здоровья…

Сливинский искоса посмотрел: низенький человечек, рыжеватый, с длинным носом. Равнодушно отвернулся. Может, обознался, а может?.. Сердце тревожно екнуло.

— Пан Сливинский, — услышал он, — Гроза погиб, и я пришел вместо него. Я видел вас во время встречи с Грозой на хуторе у отца Андрия Шиша. Потом мы еще устраивали вам машину. Куренной незадолго до гибели рассказал мне о запасном варианте встречи с вами. Письмо на имя Чмыря в Трускавец написал я.

Все сходилось, и Модест Сливинский предложил:

— Не надо торчать тут. Зайдем в чайную.

— Именно поэтому я и назначил встречу здесь.

Заняли отдельный столик в углу и заказали легкую закуску. Чайная торговала по высоким коммерческим ценам, и была полупустой.

Пан Модест внимательно изучал своего нового знакомого. Грозу знал и доверял, так как куренной получил приказ сверху и был заинтересован в том, чтобы вывезти его за рубеж. А этот? Плюгавый, и глаза бегают, а Сливинский не любил людей с такими глазами. Впрочем, у него не было другого выхода.

Сказал, сделав скорбное лицо:

— Очень сожалею, что куренной Гроза погиб: таких людей очень мало. Борец за свободную Украину и человек высоких моральных устоев! — Когда Модест Сливинский поднимался до таких словесных высот, его почти невозможно было остановить. — Наше движение потеряло одного из лучших своих рыцарей и…

Вероятно, пан Модест сравнил бы Романа Шиша даже с античными героями, но официантка принесла заказанное, и бандеровский куренной не удостоился такой чести. Когда она отошла, Сливинский спросил коротко и по–деловому:

— Что случилось? Как погиб Гроза?

— Пришел ваш посланец, и пан Роман намеревался встретиться с вами возле Злочного — туда вам легче было бы добраться. Отец Андрий поехал в город договориться, а ночью чекисты налетели на отряд, окружили и уничтожили. Никому, кроме меня и еще нескольких, не удалось спастись. Я — сотник Отважный из отряда Грозы; пан Роман ознакомил меня с деталями операции. Это я послал телеграмму, отменяющую встречу под Злочным.

— Эта встреча все равно бы не состоялась… — Сливинский скатал хлебный шарик, бросил на пол. — Отец Андрий не нашел меня: был арестован вместе с моим коллегой иа явочной квартире. Мне чудом удалось спастись.

— Что делается, что делается! — насупился Каленчук. — Теряем лучших людей…

У Сливинского мелькнула тревожная мысль.

— А рация? — ужаснулся он. — Рация тоже погибла?

Каленчук гордо улыбнулся:

— Рацию мне посчастливилось спасти. Радист и рация тут, неподалеку от Дрогобыча.

Сливинский повеселел.

— Как вас величать? — спросил он. — Отряда нет, и эти прозвища уже некстати.

— Юхим Каленчук к вашим услугам.

— Прекрасно, пан Каленчук, мне очень приятно с вами познакомиться.

Немного пожевали невкусную закуску, и Сливинский сказал:

— Завтра или послезавтра мы должны отправиться в район Бескид. Следует сразу связаться по радио с руководством и получить инструкции.

— Вы живете в Трускавце?

— Да.

— Будем ждать вас завтра в девять вечера на восемнадцатом километре Бориславского шоссе. Автобусная остановка на семнадцатом, немного пройдете, там лес, и мы увидим вас.

— Это меня устраивает.

Пан Модест хотел встать, но Каленчук остановил его.

— Не те времена, — пояснил он, — чтобы оставлять на столе еду.

Они быстро опустошили тарелки и вышли из чайной. Обоим пришлось ехать трускавецким автобусом. Подошли к остановке, будто незнакомые, и сели на разные места. Старенький трофейный автобус дребезжал и гудел, с трудом одолевая подъемы, но все же доехал до конечной остановки. Выход был только один, народу много, в двери создалась пробка, и пан Модест продолжал сидеть, равнодушно глядя в окно. Неожиданно встретился взглядом с пожилым человеком. Сразу же отвел глаза, но было уже поздно. Подумал: все пропало, этот проклятый большевик со шрамом на лице определенно узнал его. Несомненно узнал — Сливинский понял это по его виду. Пан Модест даже вспомнил его фамилию — Заремба. Не мог забыть — ведь когда–то он выдал его гестапо… А может, не узнал?

Сливинский встал. Когда Каленчук проходил мимо него, прошептал:

— Кажется, меня выследили. Посмотрите, пойдут ли за мной. Следует убрать. Вон тот, со шрамом на щеке.

Каленчук даже не взглянул на Сливинского.

— Ясно… — ответил коротко.

Пан Модест выпрыгнул из автобуса и не оглядываясь направился к боковой улице. Шел медленно — знал, что спешить нельзя: преследователи поймут, что их раскусили, и тотчас же задержат его. Шел заложив правую руку за борт пиджака, готовый в любой момент стрелять, бежать, черт с ним, с чемоданом, лишь бы спастись самому…

Выбрал самый длинный путь. Сворачивая в переулок, незаметно оглянулся и никого не заметил. Облегченно вздохнул и выругал себя за напрасные подозрения. Все–таки везет ему, Модесту Сливинскому. А может, он просто обознался и это совсем не Заремба?

А шрам на щеке? Значит, Заремба — только этот большевик не узнал его. И в Трускавце, конечно, случайно — лечит почки нафтусей…

Свернув за угол, Сливинский остановился: испытанный способ проверки — идут ли за тобой. Через несколько секунд мимо пана Модеста прошел блондин в светлом костюме. Даже не посмотрел на него. Но пан Модест уже заподозрил недоброе — пошел по другой улице. Знал: если Заремба также выслеживает его, сейчас появится в конце переулка. Скосил глаз. Так и есть — как раз вышел из–за угла.

У Сливинского перехватило дыхание: обложили, как волка, и уже не упустят его. Единственная надежда на Каленчука. Но ведь он такой плюгавенький и неуклюжий…

Подумал: Каленчук сможет действовать только в том случае, если один из преследователей отстанет. Значит, надо спокойно идти домой, они узнают, где он живет, один останется караулить, а другой пойдет за помощью. И Сливинский решительно повернул к дому Чмыря.

Отважный сразу оценил маневр Сливинского: петлять так по переулкам, чтобы ом, Каленчук, безошибочно определил преследователей. Юхим, отстав метров на пятьдесят от человека со шрамом, скоро заметил и его напарника. Тот шел по противоположной стороне улицы — невысокий, коренастый в светлом костюме. Да еще с букетиком цветов в руке. Типичный курортник, успевший уже завести роман и спешащий на свидание.