Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича

— На этот раз им не выкрутиться, Иван Алексеевич, — доложил он. — Сейчас я проверю посты и…

— Я уже проверил, — остановил его полковник. — На всякий случай мы создадим еще одну линию заслона — через двойное кольцо и зверь не пройдет. Что там? — повторил, качнув головой в сторону буерака.

— Спят. Уже третий час.

— Набираются сил! — засмеялся начальник заставы. — И не знают, кто бережет их покой…

— Я понял, — сказал Левицкий, — почему вы отказались от нападения. Решение правильное. Я и сам хотел бы взглянуть на их логовище. Да и старшему лейтенанту не терпится.

Кирилюк засмеялся:

— Вообще можно, но…

— Никаких «но», — возразил полковник, — я еще не разучился ползать по–пластунски.

Теперь было легче: Петр и лесник убрали с дороги хворост и двигались, не боясь, что какая–нибудь сухая ветка выдаст их.

Кирилюк полз умышленно медленно, прислушиваясь, не запыхался, ли Левицкий. Но тот не отставал и дышал ровно.

Бандеровцы еще спали. Полковник несколько секунд смотрел на их убежище и повернул назад.

Когда снова собрались на поляне, Левицкий прежде всего приказал позвать лейтенанта Губченко — командира третьей оперативной группы, которая создавала заслон на подходах к границе. Тот появился через несколько минут, будто ждал вызова, и полковник начал импровизированный военный совет.

— Капитан Кирилюк действовал правильно, — сказал он, потерев щеку. — Брать их там, — кивнул он на буерак, — нет смысла: лишние жертвы, к тому же бандиты могут уничтожить чемодан. Бандеровцы, наверное, ожидают ночи, чтобы перейти границу. Но это не единственный вариант. Допустим, что у них тут назначена встреча с кем–то из местных жителей, кто должен провести их через границу. Хорошо, если они выйдут из оврага, а если будут ждать проводника там? А тот, наткнувшись на наш заслон, поднимет тревогу?

Полковник обвел всех вопросительным взглядом, выдержав паузу в несколько секунд.

— Разрешите! — начал лейтенант Губченко.

— Минуточку, — остановил его Левицкий. — Возможен и такой вариант: кто–нибудь из них — скажем, Отважный — выходит на разведку один. Как действовать в таком случае? Должны продумать все и дать инструкции каждому солдату и офицеру.

— Вторую линию заслона предлагаю несколько растянуть, но установить дальше от первой, — предложил Губченко. — Тогда проводник, если и поднимет шум, не сможет предупредить бандеровцев.

— А вы без шума, — посоветовал начальник заставы, сделав жест, будто ловил муху. — Раз — и готово…

— Губченко нрав, — заметил Левицкий. — Конечно, следует строго предупредить всех, чтобы действовали тихо, но должны обратить внимание на меры предосторожности.

— Если кто–нибудь из бандеровцев выйдет из буерака, — предложил Кирилюк, — надо пропускать. Брать лишь в крайнем случае — если обнаружим себя.

— Правильно, — одобрил полковник, — пусть думают, что мы потеряли их след. Начнут действовать смелее, а это выгодно прежде всего нам. Значит, приняли… — Левицкий недоговорил.

Радист, замаскировавшийся в подлеске, тихонько окликнул:

— Срочное сообщение… Вас вызывают, товарищ полковник.

Левицкий вернулся через несколько минут.

— Сегодня ночью неизвестный самолет нарушил границы Чехословакии и Польши, Приземлился где–то в этом районе. — Полковник показал на карте польские Бескиды.

Все помолчали.

— Думаете, прилетели за Сливинским? — спросил Кирилюк.

— Точно! — не выдержал начальник заставы.

— Не могу утверждать столь категорично, — покосился на него полковник, — но такой вывод напрашивается.

Губченко даже свистнул:

— Вот как оно оборачивается!

— Идут ва–банк! — подтвердил начальник заставы. — Так беспокоятся за чемодан, что плюнули на все и нарушили границы двух государств.

— Это обязывает нас действовать еще энергичнее и точнее! — сказал Левицкий. — Вы, капитан, — обратился он к Кирилюку, — возьмете на себя пост возле выхода из оврага. У вас не будет времени на раздумья. Действуйте самостоятельно — полагаюсь на вас. Командный пункт будет здесь. — Он показал на кусты, откуда выглядывал радист. — Вас, — обратился к Илюшину, — прошу вернуться на заставу. Надо подготовиться к любой провокации.

Опасения Левицкого оказались напрасными — день прошел спокойно. Бандеровцы спали, потом, очевидно, обедали, так как Отважный, как успел заметить Кирилюк, разделывал тушу овцы. Пообедав, снова завалились спать, и Кирилюк позавидовал им — отсыпались после изнурительного перехода по горам, а он не имел права ни на минуту закрыть глаза.

День в Карпатах кончается внезапно: только что солнце стояло над городом, а коснулось вершины — и уже темно. Лишь небо за горой еще краснеет, но недолго. Горы словно вбирают в себя свет, отбрасывают тень на небо и сами тянутся, пытаясь достать голубую высоту.

В лесу стемнело сразу. Петр ждал ночи, но не заметил, как она пришла. Затаился под кустами. Впереди только лесник — должен был сообщить Кирилюку, если бы увидел или услышал, что кто–то выбирается из бурелома. Короткая вспышка карманного фонарика — и Петр знал бы: сейчас они будут тут…

Прошел час. Кирилюк слышал, как летает сова между буками. Над оврагами зашелестела листва, из тьмы выглянуло лицо лесника.

— А ну–ка, капитан, — прошептал он, — погляди сам.

— Что?

— Глянь–ка сам.

Петр быстро прополз к краю оврага. Выглянул — и глазам не поверил: бандеровцы разожгли костер. Небольшой, чтобы не было отблесков над буераком. Жарили мясо, оно горело, и даже сюда доносился запах баранины.

Поведение бандеровцев показалось Петру странным: до границы два–три часа ходьбы — даже очень проголодавшиеся могли бы потерпеть. Потом подумал: может, у них назначена встреча с проводником в полночь или еще позже?.. А скорее всего, перед рассветом, когда даже пограничников одолевает сон и невольно притупляется бдительность! Смотрел на огонь, не отводя взгляда, даже глаза заслезились. Горьковатый запах подгоревшего мяса пробудил аппетит, напомнил, что вместо обеда торопливо проглотил кусок колбасы с черствым хлебом. Зачесалось в носу, едва удерживался, чтобы не чихнуть, — зажал ноздри пальцами и уткнулся в руку. Подумал: не все ли равно, что задумали бандеровцы. Пусть ждут утра или выходят сейчас — конец один, и ничто не сможет изменить его. Он будет лежать здесь хоть до второго пришествия, но дождется…

Бандеровцы поужинали и забросали костер землей. Кирилюк передал через лесника, чтобы солдаты были настороже — думал, что сейчас выйдут. Но прошел час, другой… Почти рядом закричала какая–то ночная птица, вдали залаял лис, где–то в поднебесье зашумели буки, и громко застучало, отдаваясь в висках, сердце. А они все не выходили, и в овраге было тихо, мертво. Потом начало светать. Петр и не поверил, что такая долгая тревожная ночь кончается. Но все светлело и светлело, и наконец над лесом поднялось солнце. Бандеровцы все еще спали: Кирилюк видел чьи–то вытянутые ноги в сапогах. Эти сапоги — носками вверх, стоптанные и грязные, — единственное, что он видел. Сапоги свидетельствовали, что Сливинский с чемоданом там, внизу. Это должно было бы успокоить Кирилюка, но нет, наоборот, раздражало: с какой радостью он бы дал длинную очередь по этим самоуверенным сапогам, чтобы увидеть, как вскочит их хозяин, как закричит не своим голосом от боли, как замечутся спросонья, натыкаясь на поваленные стволы, остальные.