Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

— Или марсианский день, — скалясь, дополнил Малик.

Это он так улыбался.

Я согласился, постаравшись быстро продолжить, пока вновь не перебили:

— Портал может гулять: как по горизонтали и вертикали, так и во времени. Еще может быть сам по себе или включаться кем-то. Или чем-то. Или где-то.

— Значит, нас могли втянуть сюда специально? — встряла Тома, следуя своим мыслям. Представляю, что там за мысли. Точнее, не представляю. — Зачем? А главное: как попасть обратно?

Малик оскалился еще шире, обветренные щеки пошли трещинами как ледоход по весне:

— Обратно? Зачем обратно?

Возмущению Томы не было предела:

— Как зачем?!

— У него спроси, — перевел на меня стрелки хитрый джигит.

— Если верить книгам…

— Если! — весомо взмыл указательный палец Малика.

Я учел претензию и не стал спорить:

— По книгам в чужом мире попаданцы всегда умнее и сильнее. В конце неизменно становятся вождями, императорами, богами.

— Вот, — Малик кивнул, — хотя зачем-то упорно стремятся восвояси. Вот ты, — узловатый палец уперся в Тому, — хочешь стать императрицей?

— Почему нет? — Она засияла, смущенно и задорно. И очень заразительно, обеспечив улыбками всех, включая стонущего Шурика.

— А богиней?

— Еще бы!

— А домой?

Как булыжничком по макушечке.

— Как нам вернуться? — потускнела Тома.

Ее рука с тряпочкой бережно промакнула ногу Шурика. Кровь все прибывала.

Послышался новый шум. Всадник! С мечом. В легких кожано-металлических доспехах, с приоткрытыми ногами в поножах. Руки тоже защищены лишь по локоть, начиная от запястья. Шлем никак не затрагивал красивое волевое лицо. За спиной — небольшой круглый щит. Все-таки мы в прошлом. Мозги вскипели, пытаясь идентифицировать эпоху. Это не рыцарь, что полностью одевались в железо. Хотя конь уже со стременами. Мы явно в другом мире, что отстал от нашего лет этак на тысячу-две.

Но если это не Земля в нашем понимании… Ох, сколько книг и фильмов вспомнилось, где совмещаются рыцари и современная техника, магия и звездолеты.

Всаднику наша охрана салютовала копьями и своей непонятной Калевалой. Он принял приветствие поднятой рукой. Большая шишка, однако. Шурик приподнялся на локте, пытаясь разглядеть происходящее. Малик, Тома и я встали. Томина рука нашла мою и крепко сжала. Учитывая габариты Малика, мы смотрелись как родитель с непутевыми чадами, неудачно выгулявшими собачек. Вот, дескать, и случайному прохожему досталось. А вы, люди добрые, проходите, сами разберемся…

Вышколенная коняга легко вынеслась вперед. Всадник нас не боялся.

— Вас два и два? — Голос был громким и отчетливым. — Не немцы? Общий язык разумеете?

Как говорил дедушка, интересно девки пляшут. Немцы — наверняка в устаревшем смысле, а не то, что сразу приходит в голову. На местных-то, надеюсь, фашисты в сорок первом не нападали.

— Общий язык, слыхали? — прошептала Тома. — Тоже русский, как у нас. Мы в древней России?

— Тогда уж в Руси, — поправил я. — Или в Гардарике. Или в Орде. Или в какой-нибудь Гиперборее. Я читал много теорий…

— А два и два — это как?

— Думаю, он про взрослых и детей, — ответил Томе Малик. — Двое нас с Шуриком и вы, тоже двое.

Пышущая гневом Немезида в Томином обличье прошипела, испепелив взглядом:

— Я не ребенок!

Мнение маленькой девочки интересовало Малика как хомяка телереклама отбеливателя. Он провозгласил:

— Разумеем. Да, нас два и два. Один взрослый сильно ранен, нужна помощь. Мы с Земли. Россия. Двадцать первый век.

Его слова еще грохотали над долиной, когда снизу послышалось тихое:

— Ты хоть и кацюк, но совершенно не умеешь делать гешефт.

— Что? — не сообразил Малик.

— Кто? — одновременно переспросил я.

— Говорю: ума палата, только ключик потерялся. Твое дело узнавать, а не сообщать. Информация — главная ценность. А то и жизнь. — Затем Шурик соизволил ответить мне: — Кацюк — от «кацо», так иногда товарищей «кавказской национальности» называем. Негатив в этом наименовании можете искать с тем же успехом как пульс на мумии.

— Имена и прозвища! — потребовал всадник.

— Говорить? — тихо осведомился Малик.

— Можно. Только не паспортными данными: фамилии, явки, пароли. Как-то помягше. Сыграй им наши ники как вкусный борщ.

— Я Малик, — представился Абдул-Малик. — Раненый — Шурик. А это, — узкое лицо с пятнами крови мотнулось назад, — Чапа и Тома. А вы кто?

Ответа не последовало. Раздалась команда:

— Чапа и Тома, приблизьтесь.

Машинально начав движение вперед, мы врезались в чугунный шлагбаум приподнятой руки Малика.

— Сначала назовитесь, — непререкаемо объявил он всаднику.

Тот проигнорировал:

— Чапа и Тома, вы слышали?

Знаете, как работает паровоз? Раскочегаренный котел закипает, его распирает изнутри, и высвобожденная мощь толкает всю махину вперед… Я не дал нашему единственному защитнику вспылить и выкрикнул, пока не произошло или не прозвучало непоправимое:

— Не пойдем, пока не назоветесь и не скажете, что собираетесь с нами сделать.

Как ни странно, подействовало.

— Я царевич Гордей Евпраксин. Вы долгожданные гости. Я обеспечу достойные трапезу, наряд и защиту в пути. В башне ждет торжественный прием. — И уже совсем нормальным тоном, по-свойски: — Не бойтесь, идите сюда. Не представляете, как мы вам рады.

— Ух ты, царевич! — У Томы засияли глаза.

Впрочем, для принца на белом коне, что живет в грезах каждой девчонки, этот наследник престола оказался староват, неказист, да и конь не вышел ни цветом, ни ростом.

— Идти? — шепнул я.

— А что остается? Условие он выполнил.

Малик был логически прав. Но копейщики на заднем фоне не излучали радость гостеприимства. Что-то было не то.

— Идите, — сказал Малик, даже подтолкнув в спины. — Я прикрою.

Мы пошли. Шаг за шагом, стараясь не упасть на подвижной тверди, иногда помогая друг дружке. Малик закрыл собой Шурика, но стойка показывала: в любой миг он готов прыгнуть к нам и драться до последнего.

Из леса вышли еще три копейщика плюс к пяти присутствующим. Кажется, это весь контингент. Когда наши стопы коснулись нормальной почвы, они построились в ряд, уперев копья в землю, и чуточку присели. Странный, но вполне понятный жест почтения. Типа микро-реверанса.

— Алехвала! — гаркнули сразу восемь глоток.

Вот она какая, Калевала с ударением на последнем слоге.

Царевич спрыгнул с коня, пригнул голову в приветствии. Лет тридцати-сорока, не очень разбираюсь в возрасте взрослых. Комплекцией он мог посоперничать с Маликом. Темная бородка, острый взгляд светлых глаз. Сапожки в обтяжечку. Прикрытые пластинами голые ноги торчали из-под кожаной юбки, обшитой прямоугольничками грязно-зеленого металла. Выше тоже металл и кожа. Шлем оторочен мехом и сзади украшен хвостом. На перевязи — меч, вычурный длинный нож, за плечом небольшой щит. Такой вот царевич, помесь древнего грека с Чингисханом. Даже с учетом приветственной позы мы с Томой едва доставали ему до стальной груди.