Уилбур Смит - Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники

– Он был негодяем, – прошептал Том на ухо Саре. – Следовало бы оставить его гиенам, но он мой брат.

– И мой зять, дважды, а я его убила. Это до конца жизни будет на моей совести.

– Пусть это не гнетет тебя: ты не виновата, – сказал Том, и оба посмотрели туда, где на другом краю могилы, взявшись за руки, стояли Верити и Мансур.

– Мы поступили правильно, Томас, – сказала Сара.

– Не уверен, – ответил он. – Давай покончим с этим и отправимся в форт Предзнаменования. Дориан ранен, и, хоть он теперь и калиф, мы должны быть рядом.

Они оставили Заму и Мунту закапывать могилу и заваливать камнями, чтобы ее не раскопали гиены, а Мансур и Верити последовали за ними вниз по холму, туда, где стояли фургоны с золотом и две упряжки быков под началом Смоллбоя. Мансур и Верити шли держась за руки, и хоть лицо у нее было бледно, глаза Верити оставались сухими.

Джим и Луиза ждали их у фургонов. Оба отказались присутствовать на похоронах.

– Нет – после того, что он сделал с Луизой и Джорджем, – мрачно сказал Джим, когда Том предложил пойти. Сейчас Джим вопросительно взглянул на отца, и тот кивнул:

– Дело сделано.

Они сели верхом и повернули лошадей в сторону берега и форта Предзнаменования.

Несколько недель занял ремонт выброшенной на берег дау, «Суфия», и ее спуск на воду. Рахмад с экипажем принял судно, отвел на середину залива и бросил якорь. Захваченные транспорты уже были готовы к долгому плаванию обратно в Маскат. Их трюмы были забиты слоновой костью.

Дориан, идя по берегу, тяжело опирался на плечо Тома. Рана, нанесенная Заяном аль-Дином, еще не зажила, и Сара не отходила от своего царственного пациента. Когда все уселись в шлюпку, Джим и Мансур взялись за весла и принялись грести к «Арктуру». На борту их ждали Верити и Луиза с Джорджем на руках. Верити накрыла на юте складной столик для прощального пиршества. Все смеялись, ели и пили в последний раз вместе, но Рубиновый Корниш все время следил за приливом. Наконец он с сожалением встал и сказал:

– Простите меня, ваше величество, но прилив и ветер благоприятны.

– Скажи последний тост, брат Том, – попросил Дориан.

Том чуть неуверенно встал.

– За быстрое и благополучное плавание. И чтобы мы поскорее встретились.

Они выпили в последний раз, обнялись, а потом те, что оставались в форте Предзнаменования, спустились в шлюпку. С берега они наблюдали, как «Арктур» поднял якорь. Дориан стоял у борта, опираясь на Мансура и Верити. Неожиданно он запел, и его голос звучал, как всегда, сильно и прекрасно:

– «Прощайте, прекрасные испанки, прощайте, женщины Испании. Мы получили приказ плыть в старую Англию. Но надеемся скоро снова вас увидеть».

«Арктур» провел флот дау через пролив. Когда материк превратился в голубую линию на горизонте, капитан Корниш подошел туда, где с наветренного борта стоял Дориан.

– Ваше величество, мы благополучно отошли от берега.

– Спасибо, капитан Корниш. Будьте добры проложить курс на Маскат. У нас там остались кое-какие незавершенные дела.

Фургоны снова загрузили, Смоллбой и Мунту привели с пастбища и впрягли быков.

– Куда же вы? – спросила Сара.

Луиза покачала головой.

– Мама, спросите об этом Джима, потому что я не знаю ответа.

Они обе обратили взгляды на Джима, и тот рассмеялся.

– В голубую даль, – ответил он, поднимая Джорджа и усаживая себе на плечо. – Но не бойтесь: мы скоро вернемся, и наши фургоны будут ломиться от слоновой кости и алмазов.

Том и Сара стояли на валу форта Предзнаменования и смотрели, как фургоны поднимаются на холмы, направляясь в глубину материка. Джим и Луиза ехали впереди, за ними на небольшом расстоянии двигались Баккат и Зама. Интепе и Лети шли рядом с первым фургоном, вокруг них суетились дети.

На вершине холма Джим повернулся в седле и помахал рукой. Сара сорвала с головы шляпу и махала ею до тех пор, пока фургоны не скрылись на противоположном склоне.

– Что ж, Томас Кортни, – негромко сказала она. – Вот мы с тобой опять одни.

– Мне это нравится, – ответил он и обхватил ее руками за талию.

Джим смотрел вперед, в его глазах горела страсть к путешествиям. Джордж, сидя у него на плече, подгонял отца и кричал:

– Вперед, лошадка! Вперед!

– Ежик, ты родила чудовище, – сказал Джим. Луиза наклонилась и сжала его руку, загадочно улыбаясь.

– Надеюсь, следующая попытка удастся лучше.

Джим замер и уставился на нее.

– Не может быть! Неужели?

– Да, – ответила она.

– Почему ты не сказала мне раньше?

– Потому что ты не взял бы меня с собой.

– Ну уж нет! – с чувством ответил он.

Хотя действие романа происходит в середине семнадцатого века, галеоны и каравеллы, на которых плавают мои герои, больше ассоциируются с шестнадцатым веком. Эти корабли очень похожи, но так как названия семнадцатого столетия незнакомы широкому читателю, я использовал более известные, хотя и анахроничные, чтобы передать устоявшееся впечатление. К тому же для ясности я упростил терминологию, применяемую при описании огнестрельного оружия, и, раз уж существует такое понятие, изредка использую слова «артиллерия» или «пушки» в общем смысле.

В шестидесяти футах над палубой корабля юноша ухватился за край парусного гнезда, в котором сидел. Мачта резко кренилась, подставляя верхушку ветру. Корабль, каравелла «Леди Эдвина», именовался в честь матери юноши, которую сам он едва помнил.

Далеко внизу в предрассветной полумгле большие бронзовые кулеврины с грохотом натягивают тали. Корпус вздрагивает и резонирует, подчиняясь силе, приложенной в новом направлении, — корабль поворачивает на запад. Теперь, когда юго-восточный ветер подул в корму, каравелла преобразилась, стала легче, проворнее, хотя паруса убраны, а в трюме на три фута воды.

Все это хорошо известно Хэлу Кортни. Вот уже пять или шесть рассветов он встречает на марсе. Он здесь потому, что у него самое острое зрение и он способен первым увидеть далекий парус.

Холод набивался юноше в друзья. Хэл плотнее натянул на уши вязаную монмутскую шапку. Ветер проникал сквозь кожаную куртку, но к таким мелким неудобствам Хэл привык. Не обращая на это внимания, он напряженно всматривался в даль.

— Сегодня голландец придет, — сказал он и почувствовал в груди одновременно волнение и страх.

Высоко над ним тускнели и мало-помалу гасли яркие звезды, и небо заполнялось жемчужным предвестием нового дня. Теперь Хэл сумел разглядеть далеко внизу под собой фигуры на палубе. Он узнал Неда Тайлера, рулевого (тот стоял у штурвала, сохраняя направление движения судна), и своего отца, который склонился к нактоузу, проверяя новый курс; фонарь освещал его худое смуглое лицо, длинные локоны развевались на ветру.